Неужели он на самом деле считал, что она в ее двадцать три года была опытной женщиной, — давно уже не девственницей?
— Не отрицайте ваших чувств, Анжела, — мягко сказал он.
Он протянул руку, чтобы коснуться ее, удерживающей поводья, но Анжела в эту минуту пришпорила Жоли, и кобыла отпрянула в сторону, ударив копытами о землю.
Анжела не смогла бы вынести его прикосновения. Ее гнев перешел в давящую на грудь панику. Заплетающимся языком она произнесла:
— Я прошу вас немедленно покинуть пределы моего поместья, месье.
Мышцы у него на лице напряглись. Вдруг она осознала, что любому маркизу, возможно, не приходилось сталкиваться со столь оскорбительным ультиматумом. Он в упор смотрел на нее несколько секунд. Молчание продолжалось, а выражение его глаз постепенно начало разоружать ее: оно менялось от леденяще холодного от нанесенного ему оскорбления к более нежному и забавному. В хитросплетение ее сдерживаемых эмоций вдруг проникло раскаяние, но она тут же свирепо подавила его.
— Само собой разумеется, мадемуазель. Но предупреждаю, я вернусь. — Приподняв шляпу, он вдруг перешел на шепот. — Я буду возвращаться снова и снова до тех пор, покуда вы мне не ответите на мою любовь…
— Вы никогда не увидите благосклонного приема в моем поместье!
Демонстрируя свою гордость, она прикусила губу. Но он мягко продолжал.
— Неужели вы, Анжела, настолько жестоки?
Хотя она и не доверяла его горестному упреку, все же он подействовал на нее.
Почувствовав, как на глазах у нее наворачиваются слезы, Анжела отвернулась, чтобы он не заметил ее слабости. Некоторое время она, напрягшись и выпрямившись, неподвижно сидела в седле. Через минуту она услыхала стук копыт жеребца, набирающих ритм. Филипп удалялся на легком галопе.
Когда лошадь с наездником скрылись за домом, она отвела Жоли в конюшню. Слезы струились у нее по щекам.
Каждое утро, когда Анжела выходила на галерею, чтобы спуститься по внешней лестнице к ожидавшему ее внизу Жюлю, который помогал ей взобраться в седло для проведения очередной инспекции, на дороге возле ручья, в конце окруженной дубами тропинки, ведущей к дому, возникала фигура наездника. Когда Анжела приближалась к нему, Филипп, а это всегда был он, натянув поводья своего черного жеребца, снимал шляпу и, поклонившись в ее сторону, скакал прочь по направлению к Новому Орлеану.
Она обычно делала вид, что его не замечает, но на четвертое утро почему-то не приказала оседлать Жоли и провела весь день в самом разнесчастном расположении духа, постоянно досаждая Мими.
