— Я тоже. Из какого отдела?
— Наркотики, — на ходу сочинил я. — Как у вас с доплатами за выслугу лет?
— Плохо, как и всегда, — пожаловался „таксист“. — Может, после выборов что изменится. Я думаю голосовать за Фелипе Гонсалеса. А ты?
— За кого начальство велит, — уклонился я от прямого ответа. Откровенничать было опасно: я мог себя выдать.
Мы миновали улицу Кальво Сотело и продолжали ехать по Диагонали. Как я и рассчитывал, водитель „сеата“ очень скоро заметил, что его преследует какая-то машина, совершил ловкий маневр и, не обращая внимания на запрещающий знак, свернул на улицу Мунтанер, оставив с носом бедную Мерседес, в машину которой к тому же едва не врезался автобус, когда она в отчаянии попыталась дать задний ход.
Я улыбнулся, довольный, что мне удалось на время освободиться от Мерседес, не слишком сильно ранив ее и без того уязвленное самолюбие, и велел „таксисту“ следовать за „сеатом“, водитель которого, будучи уверен в том, что избавился от преследования, сбавил скорость, и нам не составляло труда держать его в поле зрения.
Вскоре „сеат“ добрался до места назначения. Им оказался дом на улице Энрике Гранадоса. Машина остановилась, водитель вышел и направился к темному подъезду, подняв воротник и втянув голову в плечи, словно надеялся, что так убережет ее от дождя. Дверь открылась, водитель „сеата“ нырнул в подъезд и исчез в недрах дома. Я попросил „таксиста“ подождать, но он ответил, что не может:
— Мне нужно наведаться по одному адресочку тут поблизости. Есть подозрения, что там сегодня готовится заварушка.
Я поблагодарил его и пожелал удачи. Он отказался от платы за проезд („Мы же коллеги!“), хотя на этот раз я был при деньгах — мне дала их Мерседес, перед тем как мы расстались. Таксист-полицейский уехал, а я остался один под проливным дождем. Поверхностный осмотр „сеата“ никаких результатов не дал. Вскрыв дверцу с помощью кирпича, я осмотрел салон. В бардачке обнаружились только документы на машину (в качестве владельца „сеата“ в них значилось агентство недвижимости — явная липа, уловка, чтобы налогов поменьше платить), небрежно сложенный атлас автомобильных дорог и фонарик без батарейки. Сиденья были обтянуты бархатом, а на водительском месте еще и лежала циновка — чтобы задница проветривалась. Из этого последнего факта я сделал вывод, что машиной обычно управляет сам Пераплана. Не было никаких причин сомневаться и в том, что именно Пераплана, а не кто-нибудь еще, только что скрылся в подъезде… На всякий случай я попытался запомнить показания спидометра, хотя и не был уверен, что удержу цифры в памяти — математика не мой конек, я по натуре гуманитарий. В пепельнице лежали окурки „Мальборо“, без следов помады, но с отметинами от очень ровных — вполне возможно, не тех, что были в свое время даны природой, — зубов. На коврике под ногами я заметил пепел: значит, курил сам водитель. Один из окурков был немного влажным, а зажигалка — еще горячей. Я окончательно убедился, что имею дело с самим Перапланой. Покидая „сеат“, я прихватил оттуда радиоприемник и магнитофон — пусть думают, будто машину вскрыли грабители. Оба аппарата я выбросил в канализационный люк и некоторое время размышлял над тем, не спрятаться ли мне в багажнике и не посмотреть ли, куда еще отправится этот автомобиль, но отказался от этой идеи: слишком рискованно. К тому же меня гораздо больше интересовало, что происходит сейчас в доме, куда Пераплана явился прямо от свежей могилы дочери.
