— Что девочки по ночам исчезают.
— Что правда, то правда. Но я тут ни при чем.
— Ни секунды не сомневаюсь. А почему, как вы думаете, эти ангелочки исчезают?
— Я почем знаю? Беременные, наверное, шлюхи.
— Неужели в такой школе царит распущенность?!
— Да нет вроде. Но если бы мне дали волю… Ух!.. Я бы здесь такого!.. Они бы у меня все…
— Позвольте, я подержу ваши ножницы, чтобы вы нечаянно не порезались или меня не порезали. И продолжайте рассказывать мне об этих исчезновениях.
— Я ничего не знаю… Почему сегодня столько солнц?
— Наверное, это чудо. Расскажите мне о той девочке, что пропадала шесть лет назад.
— И об этом знаете?
— И еще о многом другом. Что случилось шесть лет назад?
— Откуда мне знать? Меня здесь не было.
— А кто был?
— До меня тут работал один сумасшедший старик. Его пришлось уволить.
— Когда?
— Шесть лет назад. С тех пор я тут и работаю.
— А за что уволили вашего предшественника?
— Недостойное поведение. Был, видно, из этих, что любят показывать девочкам, чего у них нет. Берите мои брюки — дарю!
— Спасибо, поистине королевский дар. Как звали вашего предшественника?
— Кагамело Пурга. А вам зачем?
— Отвечайте на вопросы, сударь. Где искать вашего предшественника? Чем он теперь занимается?
— Да ничем, думаю. Сидит дома. Жил он вроде на улице Кадена, а вот номер дома не знаю.
— Где были вы в ту ночь, когда исчезла девочка?
— Шесть лет назад?
— Да нет, пару дней назад.
— Не знаю. Телевизор смотрел в баре… С проституткой… Или еще где-нибудь…
— А почему вы не помните? Разве вам комиссар Флорес не освежил память вот так и вот так? — И я влепил ему две звонкие пощечины.
Но он в ответ залился смехом.
— Полиция?! При чем тут полиция? Я с ней дела не имею с тех пор, как придушил того проклятого алжирца. Сарацинская собака! — сплюнул он на олеандры.
— Сколько времени тому назад?
— Шесть лет. Я уж об этом и забыл. Удивительно, как вино просветляет память и обостряет чувства. Мне кажется, все мое тело пульсирует в унисон с этими вековыми деревьями. Я начинаю себя лучше понимать! Какие чудесные ощущения! Дайте мне еще глоток, добрый человек!
Я позволил ему допить то, что оставалось в бутылке. Услышанное ошеломило меня: как мог комиссар Флорес — въедливый, дотошный Флорес! — не допросить садовника, у которого к тому же криминальное прошлое? Но, подняв глаза, чтобы как следует поразмыслить над этим фактом, я заметил на одном из балконов школьного здания темную фигуру и, присмотревшись, узнал мать настоятельницу, с которой познакомился накануне в психушке, в кабинете доктора Суграньеса. Настоятельница не просто смотрела на меня, она еще махала руками и открывала рот — вероятно, что-то кричала, но издалека нельзя было расслышать, что именно. Вскоре рядом с ней появились две фигуры в сером, которых я сначала принял за послушниц, а потом разглядел у них в руках автоматы и понял, что это полицейские. Монахиня что-то скомандовала им, направив в мою сторону обвиняющий перст. Полицейские повернулись на каблуках и исчезли с балкона. Меня это не слишком встревожило.
