Гряда почти упиралась в этот скит, точнее в то, что от него осталось. А осталось на удивление много. Черный осклизлый сруб был почти цел. Уцелела и крыша. А вот раскольничьего креста нигде не было видно. И колокола тоже не было. Пашка хотел спросить, откуда же звонило, но не решился. Сумежное было место, не принадлежавшее здешнему миру. Даже сороки-стрекотухи, шебутившиеся над головами всю дорогу, куда-то исчезли.
– Пойдем? – предложил Ким. Белые волосы липли к его вспотевшему лбу, и губы были тоже подозрительно белые.
Пашка молча кивнул.
Тяжелая дверь, набухшая сыростью, отворилась без скрипа. От порога вниз спускались три ступеньки, три обомшелые трухлявые колоды. Пашка поскользнулся на верхней и вкатился внутрь. Гулко бухнула дверь, закрываясь – Ким с перепугу не удержал. И Пашка остался один в темноте.
– Быков… – жалобно раздалось из-за двери. – Быков, ты живой?
Пашка пощупал ушибленный зад и сказал, что вроде живой.
– И чего там? – Ким спрашивал уже бодрее.
– А черт его знает!
В кармане бережно сохранялась коробка особых спичек, оставленных Кимке в подарок заезжим геологом. Эти спички не сырели и не гасли даже в дождь. Еще перед походом Вострецов поделил спички поровну, утверждая, что этот символ прогресса развеет тьму мракобесия. Пашка нашарил раздавленную коробку и почувствовал себя лучше. Никто не нападал на него из темноты. Да и сама темнота оказалась не такой уж непроницаемой. В дальнем углу крыша прохудилась, пропуская одинокий лучик света. В этом луче проступали стены, покрытые толстым слоем сырого мха. И пахло как в погребе.
Пашка чиркнул спичкой, чтобы добавить света. А вернее, ему очень хотелось со всем этим покончить и уйти отсюда победителем. Но спичка не зажглась. Не зажглась и вторая. И третья тоже.
– Брехло твой геолог, – недовольно сказал Пашка. – Отсырели, черти! Не горят.
Вострецов, всегда горой стоявший за прогресс, распахнул дверь и возник на пороге:
– Как не горят? Должны гореть.
– Должны, да не обязаны.
При дневном свете стало видно, что никаких скелетов и гор награбленного добра в помещении нет. Вообще ничего нет, кроме мха, грибов и грязи. Пашка брезгливо отер о штаны руки, испачканные плесенью.
– Вот и конец легенде! – радостно возгласил Ким.
Пашка подумал, что и вправду конец. Тревожило лишь одно: спички все же гореть не хотели…
Никогда Пашка Быков не думал, что судьба догадает снова вернуться в Неволин скит. Много чего он не думал. Но 22 июня 41-го года началась война, заставив забыть и увлекательные затеи комсомольской ячейки, и мечты о курсах трактористов.
