Однако владелец экипажа не склонен был в эту минуту размышлять о судьбе своего отечества. Он был озабочен случившейся бедой и суетился около повозки, сердито пеняя кучеру:
— Надо же смотреть, куда едешь! Видишь выбоину — объезжай! Не жалко тебе хозяйского добра!
— Эх, барин, барин, — забормотал кучер, — куда же объезжать-то? Дорога вся такая!
Кошут, молча слушавший препирательства Гуваша с кучером, не вытерпел и вмешался в разговор:
— Сетованиями беде не поможешь! Есть тут поблизости люди, которых можно позвать на помощь?
Упавший духом кучер сразу оживился:
— Как не быть! По ту сторону, недалеко от моста, живёт кузнец. Он вмиг починит. Тут и дела-то пустяки! Он так рессору исправит, что лучше новой будет!
Кучер выпряг лошадей, привязал их к передку и задку кареты и бегом отправился к кузнецу.
Оба путника, облокотившись на шаткие перила моста, задумчиво следили за быстрым движением воды.
— Тебе может показаться странным, — прервал молчание Кошут, — но с той минуты, как мы ступили на этот убогий мост, у меня пропала всякая охота вести переговоры с Фенией…
— Но отчего же?
Кошут окинул взглядом окрестность:
— Не могу определить это чувство точно. Но каждый раз, когда встречаю тупое равнодушие к возрождению нашей родины, меня душит злоба.
— Мы потому и едем в «Журавлиные поля», что Фения не наш союзник, — заметил Гуваш. — Мало сказать — равнодушен! Этот мадьяр, пожалуй, деятельно мешает развитию Венгрии.
— Да разве один он! Подумать только, граф Сечени, тот самый «великий мадьяр», который первый заговорил в Государственном собрании на венгерском языке и добился его утверждения в качестве официального языка национального собрания, Сечени, инициатор создания Общества защиты венгерской промышленности, теперь пугается всякого новшества, связанного с мадьяризацией. А ведь когда-то я поклонялся этому человеку, верил в него…
Это была правда. В недавнем прошлом союзники, Кошут и Сечени теперь резко разошлись во взглядах. Кошут имел мужество сказать аристократам: «Я буду действовать с вами вместе и с вашей помощью, если вы на это пойдёте. Но, если понадобится, я пойду против вас!» Сечени принял это как вызов. В своей газете он предупреждал Кошута: «Опасность, самая страшна опасность таится в демократии. Ваше оружие — воображение и гнев, но они говорят больше сердцу, чем голове. Остерегайтесь! Политика чувств ввергает умы в заблуждение и приводит к гражданской войне».
Гуваш первый нарушил молчание, хлопнув задумавшегося Кошута по плечу:
