— Киньте в огонь.
И посмотрела на широкоплечего пограничника в упор:
— Кто?
— Невестка, — бросил он, как плюнул.
У Соланж стало холодно внутри. Не спишешь на Пыльных Стражей… вот и имя им нашлось… Верить в подлость Ивки не хотелось.
— Ты… и… мессир бургомистр, оставьте семерых здесь. Нужно, чтобы было куда возвращаться.
Хаген и Соланж одновременно кивнули.
— Остальные. Проверьте оружие. Андрей, Лэти, возьмите в кухне еды.
Само собой получилось, что Хаген добровольно передал Ястребу право командовать, и его люди подчинялись пограничнику так же естественно, как до этого бургомистру. И ведьмы — тоже. Почти перестав оглядываться на Соланж. Но она только обрадовалась этому.
Их выбросило в варсте от границ Хрустального терема, почти у порога ведовской мельницы. Ведьмы с тревогой оглядывались на то, как гаснут, растворяются под воротами, образованными наклоненной заснеженной ольхой, солнечные искорки. Ястреб ободряюще улыбнулся:
— Место запомнили? Отсюда и вернемся. Где золотые мошки замельтешат — там и двери.
Ему неловко, неуверенно заулыбались в ответ.
Весь ужас, творившийся в Кроме, как-то исчез, растворился в хоральной лесной тишине. Пыли здесь не было, только нетронутый снег да птичьи голоса в ветвях. Бургомистр Хаген подумал, что вот в стольном городе нет больше птиц… выжал слезу на глаза. Пограничники вопросительно взглянули на спутниц: место это было настолько заветное, что и не каждая из них сумела тут побывать. Но ложилась под ноги осененная кружевными кустами приглашающая тропинка. И медленно, важно сыпался с задетых веток снег.
— Зайдем на мельницу, — попросила Соланж вполголоса. — Там могут что-то знать.
Ястреб колебался. Робость людей, собирающихся вступить в святое место, простительна и понятна.
— Зайдем, — согласно кивнул он, давя в себе нетерпение.
Живая вода тишины обманула, обернулась мороком, раздавленная шлепками талого снега и сипом горящего дерева. Душной вонью, летящими хлопьями сажи. Умножающим крики эхом. Плохо одетые озлобленные люди садили бревном в трещащие ворота. Словно псы, грызущие кость, пробовали вывернуть наизнанку мельницу — вещь в себе, обращенную дверьми и оконцами внутрь двора, а глухими бревенчатыми задами к тем, кто ее пытался взять. Штурмующие старались на совесть, не давая роздыху. Ныли под бревном створы ворот. С азартным чавканьем вгрызались в дерево, разбрасывая щепу, топоры. Клацали тетивы. Стрелы сухо щелкали в палисад. Тлела с угла крытая дранкой крыша. А над всем этим трепетала, прядями свисая с елей, разодранная ведовская защита, и воздух дрожал от воя:
