Словно по команде, завыли псы, раздираясь между желанием вскинуть башку, предсказывая пожар, и опустить долу — на покойника. Кони стали биться в стойлах, выламывая дверцы копытами; заполошно, как при пожаре, замычали козы и коровы, закудахтали куры, заголосили, забили крыльями утки и гуси, заметалась другая мелкая живность; закаркали вороны, затрещали галки. А потом на Крому навалилась тишина. И в ней, под дымом, притиснутым ветром к стрехам, стали падать в унавоженный, истоптанный в грязную кашу снег птахи. Стекленели глаза, в пуху скорчивались тонкие, как веточки, лапки. И этот дождь был долгим и тихим…
— Ветер с полудня… — Хаген задумчиво поглядел на облака — А дуб все равно собачий!
Десятник охраны промолчал. Он пытался перевязать левой рукой раненую правую. Получалось плохо. Узкая улица за их спинами закипала страхом. Ни тот, ни другой не хотели оборачиваться.
Бургомистр попытался вспомнить все по порядку. Хотя бы с той минуты, как его помощники и стража ратуши вдруг позабыли сами себя и кинулись друг на друга с желанием убивать.
Додумать опять не вышло. Из-за угла выбежал ошалевший мужик ростом под облака. Разорванные и опаленные кое-где штаны болтались на тощих ногах. Выше пояса одежды не было вовсе. На лице прежде всего выделялись глаза: как будто на месте, а все же что-то в них не так. Словно костяными, перебирая негнущимися ногами, он гнался за рыдающей простоволосой женщиной. Та бежала по-заячьи, кидаясь туда-сюда, может, оттого мужик не успевал ее поймать.
— Да что ж это?! — заревел Хаген. — Что ж ты творишь?!..
Мужик перевел мутные глаза на бургомистра, десятника и четырех стражей, удовлетворенно кивнул головой. Схватил палку, прислоненную к стене — кто только ее там позабыл, нарочно, что ли? — и напал по кратчайшей дороге.
Один стражник ловко подставил безумцу ногу; второй оседлал упавшего и умелым движением притянул его правую руку к левой ноге, и связал его же поясом. Теперь бы отвести его к Луне! Стражники всю жизнь учились управляться с такими — у кого оборвалась либо истончилась связь с душой. Но их никогда и не было много. А вот к тому, что крыши сорвет у своих — многажды обученных и проверенных — оказались не готовы. Бургомистр вспомнил, какие удивленные лица были у тех, кого он переступал на площади: что случилось? Что происходит? Почему? Хаген все еще не впускал в себя мысль о смерти. Он помнил их всех еще живыми и сбивался, прикидывая по привычке, кого из уже лежащих лицом к небу слать за подмогой.
