Я отдаю себе отчет во всех трудностях, которые рождает встреча двух типов веры, но мне придает уверенность сознание того, что подлинная церковность лежит глубже этнопсихологии и культуры и что Евангелие, силой которого мы существуем, содержит в себе все, что необходимо для того, чтобы мы жили в постоянном обновлении, возрождении и уповании. Ведь разве не ясно, что все трудности и неудачи в мировой церковной жизни на протяжении веков проистекали от неправильного ответа на Божий призыв? Впрочем, никакие наши немощи не в состоянии разрушить неразрушимое. Некоторые западные богословы, охваченные прискорбной паникой, готовы идти на всякие сделки с «миром» (Робинсон [12], Адольф и пр.). Но у них получается, будто Церковь — это дело только человеческое. Если уж такие страшные времена, которые знала Церковь в минувшем, не уничтожили ее — чего нам бояться? Мне странно слышать о Средних веках как о «веках веры» и т. д. Это был лишь эмбрион христианства, да и сейчас оно еще — младенец, со всеми ошибками и слабостями младенца. Задача слишком велика, чтобы какие–то жалкие двадцать веков оказались бы для нее достаточны.
Вот, дорогой Отче, некоторые из тех соображений, которые вызвали у меня Ваши письма. Простите за многословие. Большое спасибо. Будем укрепляться во взаимной молитве и искать путей к единству, мира и благословения.
С любовью во Христе. Ваш прот. А. Мень
6 августа 1974 г.
Дорогой отец Александр!
Меня очень обрадовало Ваше письмо от 20–го мая. Нахожусь в духовном согласии с Вами. Вам понятно, на каком распутье мы тут находимся, и Вы оценили мои заветные мысли. Значит, не зря я упрямствовал по столь мало плодотворному, как могло казаться, направлению.
Вы хорошо проводите тот синтез, которого я не был в состоянии совершить, сосредоточившись на моем анализе. Однако мне не совсем ясно, исходит ли от индивидуализма, например, мнение, высказанное во «Фиоретти» о том, что степень духовного совершенства зависит от степени духовного страдания, которое праведник испытывает перед распятием, или взгляды на православие папы Пия XII, о которых я писал прежде.
Робинсона, Адольфа и др. я мало знаю. Может быть, действительно страх их схватил, но я больше вижу у них головокружение. Кружение от найденной свободы, если они католики, или от общего движения вперед в области науки. Ведь, чтобы говорить только о Фрейде, который мне немного знаком, в нем прячутся великие духовные богатства. Заповедь «Не суди» нам уже не трудна. А как иллюстрируется им идея, что «царство небесное в самом человеке»!
