Книгу Дидона я читал; она действительно прекрасна. Но о рассказанном Вами эпизоде не слышал. Согласен с Вами, что только ложный «романтизм» мог подвигнуть о. Д. на такой странный поступок. Но с православной точки зрения он продиктован был не столько отсутствием здравого смысла, а в отсутствии того, что мы называем смирением. Претендовать на чудо может либо очень святой человек, либо самообольщающийся. Кто из нас может твердо сказать, что имеет необходимое для этого «горчичное зерно»? Не знаю, какую роль сыграл Блуа в бедствиях о. Дидона, но, хотя последний и выразился неудачно, за что же его так поносить? Не понимаю. Вообще гнусная нетерпимость между христианами всегда была источником наших бедствий.
Теперь по пунктам. 1) Хотя мне нелегко понять западную психологию, я вполне понимаю смысл бунта против буржуазности. Я просто хотел подчеркнуть, что сам по себе он бесплоден, если не имеет позитивных целей. Почему мещанской морали можно противопоставлять только распущенность? Это мне неясно.
2) Вот именно–то эта тесная связь между созерцанием и социальной деятельностью мне очень дорога. Я лишь возражал против того, чтобы второе — оттесняло первое на задний план. А ведь, как мне кажется, опасность этого есть. Здесь христиане должны быть очень осторожны, чтобы не соскользнуть на чуждые рельсы. Ответ о. Галилеа, как кажется, снимает эту тревогу.
Спасибо за Филона. Быть может, представится случай мне доставить его.
С о. С. [Желудковым] нас снимали в прошлом году. Это замечательный человек, а по воззрениям своим весьма левый, близкий к Бонхофферу. К сожалению, он уже много лет на покое.
У нас хорошая теплая осень. Завтра праздник Преображения, когда по традиции освящают в храме плоды земли. Внешне у меня ничего нового. Я чувствую себя сейчас сносно. Как я уже писал Шуре, мои болезни — это простая усталость, но чистый воздух сада каждый раз воскрешает меня, когда возвращаюсь домой.
Относительно наших проблем, повторяю, нам было бы хорошо их упорядочить. Что же касается того, что Вы показываете мои письма, я, разумеется, не возражаю: какие ж тут секреты? Только мне совестно, что пишу слишком свободно и порой необдуманно: что в голову придет. Не взыщите.
Прошу Ваших молитв. До свидания
Ваш прот. А. Мень
Письма Е. К. Сама [86] получил, как и Ваш ответ. На днях напишу.
17 августа [1975]
Дорогой отец Александр
Хочется сообщить Вам новую мысль, которая меня сейчас занимает, о западном христианстве: характеристика западного христианства — честность. Вспоминаю столько духовных лиц, с которыми я встречался и встречаюсь, замечательных и не замечательных: общая их черта — честность. Ею объясняется верность к исполнению правила, вне какой–нибудь вдохновительной обстановки, на непонятном латинском языке. В Южной и Северной Америке священники никогда не знали латинского языка. (Теперь и во Франции молодые священники не знают его, но они больше никогда не молятся по–латински.) Ею объясняется обращение «налево» людей, воспитанных в «правых» взглядах, как основатели журнала «7», Ги Риобе, С. Галилеа. Все они дышат не вдохновенностью, а честностью. Вспоминается загадочное восклицание Господа о Нафанаиле: «Се, воистину израильтянин, в немже льсти нет!» Вспоминается и заглавие знаменитой книги: «Honest to God». «Honest to the World» было бы точнее; книга — неудачна, но она написана по совести
