— Тетя! И так мне хоть на улицу не выходи.
— Штой-то? — спросила она, подняв толстоносое лукавое лицо.
— А то сами не знаете... Поглядите, как вас у конторы разрисовали.
— Ого! — рассмеялась тетка. — Видала. — Смех у нее был не деланный, а настоящий, живой, здоровый. — Напугали дураки, как же!
Бабкин послушал, как она хохочет, а потом, глядя на нее прямо, спросил:
— Тетя, а за что вы Женьку, Лешачихиного сына, поили тогда? Ведь не задаром?
— Не! — Тетка вспомнила что-то приятное и опять заулыбалась. — Не задаром! Я целую зиму пестрого боровка комбикормом баловала.
— Вот как! — задумчиво проговорил Бабкин, а тетка, воодушевляясь, продолжала:
— Помнишь, Женька тогда возчиком работал, совхозные корма подвозил? Продать уговаривала — никак не хотел. Знаешь, на чем сошлись? — Тетка ударила себя по бокам крепкими ладонями: — За паршивого щенка три мешка отвалил!
— За какого щенка?
— Да понимаешь, — радовалась тетка, — нашла я в поле щенка, несу его и думаю: «Зачем он мне?» А тут — Женька. Ну и сговорились! Он жалостливый оказался, вроде тебя. Я ему щенка, он мне — корма. «А то, говорю, утоплю!» Он и напугался. Ну, на радостях я ему и поднесла стаканчик, чтобы не забывался.
Тетка обычно говорила мало, поэтому такая длинная речь утомила ее, она вытерла пот со лба. Бабкин покачал головой.
— Подлая вы, тетя, — убежденно сказал он и вдруг рассердился: — Брось мешок, а то по шее тресну!
— Подавись! — багровея, закричала могучая тетка своим тонким злым голосом. — Несознательный ты! Я вас с Пашкой кормлю, пою, растю, а ты!.. Дурак!
Бабкин так посмотрел, что тетка мигом изменила тон:
— Ну, Миша, мешочек, а? Все одно — валяются.
Бабкин молчал.
— Ладно, — неожиданно согласилась тетка. — Не хочешь — не давай, все равно светло уже, люди увидят. И не дуйся на меня: я отходчивая. Не бойся собаку, которая лает, а бойся, которая кусает.
Это была любимая теткина присказка.
Тетка поехала обратно. Прогоняя лодку мимо окошка, она погрозила племяннику кулаком. Кулак у нее — красный, налитой, зубы — белые, здоровые.
Бабкин схватил полновесную кормовую свеклу, поднял ее над головой, швырнул. Рядом с теткой вырос белый столб и опал, окатив ее с ног до головы. Тетка взвизгнула. Бабкин довольно хмыкнул и отошел от окна.
Послышался комариный писк мотора. Бабкин подосадовал, что не затащил наверх хотя бы корзинку свеклы.
Моторка подходила к скотному двору. В лодке сидели старик с ружьем и в тулупе, Трофим и братец Павлуня. Старик бесстрашно развалился на переднем сиденье, Трофим приловчился у мотора, вытянув деревянную ногу, а в тихой безопасной серединке угрелся братец Павлуня. Он улыбался Бабкину. Улыбка у братца появлялась не часто, была она тихой, застенчивой, как и весь Павлуня с ног до головы. Очень подходили к такой улыбке его добрые глаза и светлые пуховые волосы.
