Отомстить бы… тогда бы сполна… до вздоха…
Ещё не сообразив, что к чему, Питер сшиб свой же арбалетный болт брошенным вдогонку свинцовым шаром. Второй шар ткнулся в серое с зеленоватым отливом чешуйчатое тельце, вспорхнувшее из-за куста, — аккурат посерёдке меж кожистых крыльцев и стеганул: так, чтоб не на смерть зашибить, а на десяток вздохов соображения лишить.
Из сугроба Питер выскочил — и едва не упал: ноги судорогой свело — засиделся, значит. Но доковылять успел: зубастая тварь только и сподобилась, что когтями кольчугу почесать. У, гадюка гнездовая! Питер почти нежно, как учил наставник Сигурд, в три движения спеленал добычу, не забыв воткнуть в узкий клюв осиновый корешок — чтоб не вздумал кусаться, зар-раза! Мелковатый, конечно, но… Питер знал: это первая ласточка после долгой зимы. Хотя такого дракона и драконом-то назвать стыдно. Так, в лучшем случае — дракончиком, из тех, что на бабочек промышляют, но и воробьём не побрезгуют, коль пичуга зазевается поблизости. Раньше ни один уважающий себя валет на такую погань и не посмотрел бы. Однако харчами не перебирают, когда неурожай.
Засунув дракона-недомерка в нагрудный подсумок и смекнув, какое счастье само в руки прилетело, Питер сонно зевнул: наобратку что ли протоптать собственные следы?.. …огромный ворон опустился на ветку рядом с белкой…
Когда Питер ввалился в трактир, початая буханка месяца уже раскрошила звёзды на хмурую скатёрку неба. По крайней мере, так о наступлении темноты пролепетал бы какой-нибудь трепло-скальд. Питер же просто щёлкнул каблуками в центре просторного зала, среди дубовых столов и лавок.
Языки огня облизывали рёбра барашка, и заодно — два дела одним махом — передёргивали танцем теней изумлённые испитые рожи. Пышнозадые девицы застыли на коленях бородатых кавалеров, не решаясь поправить задранные до пупков юбки. Обросшие рыжим ворсом мосластые пальцы почему-то поспешно сменили упругие выпуклости шлюх на костяные рукоятки ножей.
Ты?!..
Я.
Питер вдруг отчётливо вспомнил, как пять лет назад (пять зим; не лет — зим) сальный толстяк, староста этой же дрянной деревушки, ползал перед ним на коленях, на словах передавая нижайший поклон и просьбу маркграфа: спаси, благородный валет, оборони от супостата!
Питер отослал тогда пузана: закон изначален и соблюдаться обязан неукоснительно — оплату же должно взимать приличествующими почестями и только потом уже звонкой монетой… И перед заутреней молодой своенравный маркграф коленями вытер пол у сапог Питера.
