— Маша, у меня в сейфе пленка с записью рассказа одной из девушек. Про говоруна этого. Там приметы, подробности. Вон Вадим тебе все покажет.
Опер из синцовского отдела кивнул. Я обернулась к нему:
— Я завтра к вам заеду, с утра, хорошо?
— Хорошо, — ответил Вадим, высокий, плечистый и невозмутимый усач. — Я после сходки буду ждать вас.
Помахав Синцову на прощание, мы втроем покинули палату и бочком прошли по темному коридору; сначала я подумала, что мы — последние нахальные посетители в спящей больнице. Но нет, в палатах пульсировала жизнь; помимо больных, по закоулкам отделения сновали явные визитеры, которых никто не гнал, да это было и не удивительно: госпиталь-то милицейский, и все желающие навестить болезных, но по понятным причинам не успевшие сделать это в рабочее время, беззастенчиво пользовались удостоверениями, чтобы миновать охрану. И хотя охране без разрешения врача не велено было никого пущать, хоть бы и с удостоверением начальника главка, охрана все равно клевала на милицейские ксивы, прекрасно понимая, что больным от этих визитов хуже не будет.
Добрый Вадим довез меня и Стеценко до моего дома, не проронив за всю дорогу ни слова. Высадил, махнул рукой на прощанье, напомнил, что ждет меня завтра с утра, и умчался. А мы с Сашкой пошли ко мне домой, как будто так и надо, как будто мы не живем раздельно уже два года, и даже по дороге, на автомате, зарулили в булочную, где, не сговариваясь, купили свежих бубликов.
Мой непрошибаемый сыночек, увидев на пороге меня в сопровождении Стеценко, и глазом не моргнул. Он сидел перед телевизором, нажимая на кнопки джойстика; плечом к уху была прижата телефонная трубка, в которую он комментировал кому-то из своих приятелей ход игры. Вокруг него в художественном беспорядке валялись мандариновые очистки, пустые пакетики от чипсов и конфетные фантики.
Все, как всегда, и как всегда, меня начали скручивать угрызения совести: ребенок лишен нормального общения, поэтому вынужден общаться с телефонной трубкой; некому проследить, чтобы он регулярно принимал здоровую и соответствующую его возрасту пищу, сидел не горбясь и поменьше пялился в телеэкран, портя глаза…
Пока я рефлексировала, Гошка оторвался от телефона и спросил:
— Вы что, помирились?
Я открыла рот, чтобы ответить, но доктор Стеценко опередил меня, и громко и четко сказал:
— Да.
— И надолго? — осведомился этот маленький поросенок.
Тут уже я с интересом стала ждать Сашкиного ответа, и он не обманул моих ожиданий:
