У нас с ним поколенческих конфликтов не было никогда.
Правило без исключений противно природе, и убедительность его убывает. Так и с квазиевангельской максимой беспокойного князя Кропоткина насчет людей и учреждений.
Исключения: женщина-врач Внутренней тюрьмы, эффектная блондинка, прозванная своими пациентами «Эльзой Кох», была хуже советской медицины.
Секретарь комитета ВЛКСМ Первого московского института иностранных языков Борис Фокин (не стесняюсь обозначить его ф. и. о., так как он давно преставился и, насколько знаю, беспотомственно) был хуже, чем ВЛКСМ.
В годы моего проживания в общежитии он за почти каждое опоздание (а их было мало), приходя после комендантского часа, не ленился меня тащить в свой кабинет и обещать, что все сделает для моего выселения. После ХХ съезда я на семинарах по основам марксизма-ленинизма стал забавляться тем, что задавал преподавателям «нехорошие» вопросы. Фокин созвал заседание возглавляемого им органа с обещаниями исключить меня из вуза. За семестр до диплома! Когда же Следственное управление КГБ, структура, которой была несвойственна научная скрупулезность и избыточное правдолюбие, запросило от института характеристику на меня (так было положено), то, получив ее, само впало в изумление.
«Никита Игоревич, мы видим, что у вас прекрасный диплом. Но скажите, какие отношения у вас были с руководством факультета?» Я что-то промычал невнятное.
«Так вот, характеристику, которую на вас прислали, мы не приняли и отослали, такого бреда мы еще не видели(?!)». Наверное, Фокин написал нечто вроде «мусаватист, агент английской и многих других иностранных разведок»… Вроде подарка адвокату, к 1957-му они уже снова возникли.
Юного убийцу обоих родителей защищали от гнева присяжных, говоря «пожалейте его, он сирота». Так Фокину, будь я менее злопамятен, можно было бы изыскать смягчающие вину обстоятельства в технологии изготовления характеристики-доноса: он, безвестного происхождения младенец, был до войны отправлен в детдом, затем передан по эстафете Суворовскому училищу, затем по путевке комсомола — в ИНЯЗ. Будучи более чем посредственным синхронщиком и лингвистом, все семидесятые-восьмидесятые годы он оставался ответственным за русскую переводческую секцию в штаб-квартире ООН в Манхэттене. Властную значимость и весомость этой должности — ни словом не сказать ни пером описать. Словесный портрет: низкорослый, плотный, очень низкий лоб, стрижка под бокс, водянистые глаза и всегда стоптанная обувь. На любом кастинге всякий режиссер ангажировал бы такого человека на самого отрицательно-ничтожного персонажа, какие изобретаются кинематографом.
