К Порфирьевой Костя и Катя пошли вечером. Они рассчитали, что старуха устанет и не задержит разговорами.
Костя позвонил в дверь.
Тишина.
Звонили долго. Стучали глухой перечнице.
Выполз из соседней двери Брюханов.
Костя стал разбегаться и наскакивать ботинком на дверь.
Потом подняли тревогу и вызвали участкового.
Наконец дэзовский слесарь Хабибуллин взломал дверь.
Касаткин вбежал вслед за Николай Николаичем.
В коридоре Костя привычно отстранился, но всё же стукнулся виском о шкаф.
Роза Федоровна Порфирьева лежала на кровати на боку лицом к стене с удавкой на шее. Удавка – черный чулок, злобно-озорно завязанный сзади бантом.
Костя притих.
В ту ночь они с Катей поссорились. Катя сказала: «Ну и ну». Костя сказал: «Что – ну и ну. При Совке всегда и везде так было». Катя сказала: «В нашем доме чулком не душили». А Костя: «В вашем доме ели живьем». – «Твой дом – кладбищенский гадюшник». – «А твой – кладбищенский хлев».
Катя обиделась на правду. После института отстояла право жить без родителей и снимала самую дешевую квартиру на всю библиотечную зарплату в доме «гостиничного типа» у черта на куличках у Митинского кладбища.
На словах «кладбищенский хлев» Катя встала, сложила сумку и уехала.
Начиналась очередная рабочая неделя. Горожан в июне убавилось, туристов прибавилось. Небо свежее, высокое. Праздная вселенная словно гуляет по городу. От вселенского холода неуютно.
Касаткин проверил бабушку, надел старую косуху и поехал на службу.
В этот день и следующие, как нарочно, совсем не было новостей. Активность политиков и тусовки угасала.
Костя равнодушно подготовил обзор последних думских решений, потом описал, в чем красовались депутат Неженовский и генерал Беледь на последнем в этом сезоне «Лебедином озере».
Наконец, сообщил он о двух насильственных смертях в собственном великом доме-дворце.
Но работал Касаткин рассеянно. Всё, казалось, далеко. Даже экран компьютера – точно за три километра.
Костя думал о пятничном послании по е-мэйлу – «Знай наших», но так ничего и не придумал. Для успокоения он всё списал на шутку. Спросил было у Борисоглебского: «Ты шутил?» – «Нет».
Что ж, ладно. Анонимных шутников достаточно.
Костя всё же проверил – адресат какой-то «промхим…чего-то… техмаш». И Костя отступился.
Фантомас тоже затих. А если бы и нет, черт с ним, хулиганом. Все же красть брюлики лучше, чем душить и травить старух.
Костя сам стал думать по-стариковски. «До чего же люди разные, – говорил он серьезному немцу Паукеру. – Каждому, видите ли, свое. Стервятники все, мародеры». Больше резонерствовать было не с кем. Борисоглебский не интересовался низменными предметами.
