Мой профессиональный взгляд остановился на одной красотке — таких изящных девушек редко встретишь за пределами Крунгтепа. Она оценивающе покосилась на меня — непосвященный вообще бы не заметил, — и, увидев, что я одет на тайский манер, сбросила со счетов. То, что такая женщина работает в этом месте, говорило о многом. Но еще больше могло рассказать расположение у полицейского участка. Каждый, кто знаком с Азией, ни на мгновение не усомнился бы, что копы взимают с девушек дань за соседство хижин со стеной правоохранительного участка.
Я шел и получал об окружающем все более точное представление. Повсюду торговали плотью — этот бизнес составлял основу экономики города, а другого здесь не было. Я подумал о Мустафе — какое для него оскорбление, какое мучение для его чистой души изо дня в день ходить по городу. В вестибюлях гостиниц, в каждом ресторане и кафе, на каждом углу я заметил кучки женщин от двадцати до тридцати лет. Они специализировались на малайзийцах и, как правило, скользили взглядами мимо меня, но большинство готовы были пойти навстречу, если бы я дрогнул. Не назвал бы этот город рассадником исламского фанатизма. Окажись тут проповедник от «Аль-Каиды», его бы обсмеяли и выгнали вон. Сам пророк Магомет не подвиг бы здешних ребят на джихад — они и без того жили, как на исламском небе.
Вспомнил убитого фаранга Митча Тернера — он месяцами болтался в Сонгай-Колоке. Но по крайней мере разок удрал на сой Ковбой. Я понимал почему. Даже если позабыть о проституции, этот маленький городок вызывает в человеке клаустрофобию.
Краем глаза я заметил, как молодой мусульманин достал мобильный телефон и стал разговаривать. Показалось или он на самом деле непроизвольно дернул подбородком в мою сторону? Пока парень говорил, я вытащил мобильник и набрал номер Мустафы — занято. По-настоящему обученный полицейский решил бы, что это ничего не доказывает, но полагающемуся на интуицию копу из третьего мира факт показался достаточно убедительным.
Как только юноша разъединился, я снова позвонил Мустафе. На этот раз последовали гудки вызова.
— Сончай, вы где?
— Вы знаете, где я.
Пауза.
— Иду.
Он пришел пешком через десять минут. Теперь я наблюдал молодого Джаэму в определенной обстановке — его обстановке. Мне хотелось понять, как этот серьезный поборник ислама реагирует на проституток, определяющих экономику города. Его города, его экономику. Но он как будто едва их замечал. Все воображение захватила некая предстоящая миссия. Усатый мрачно смотрел перед собой и шел, такой же высокий и прямой, как отец. Никто бы не взялся отрицать благообразие преданности Аллаху — и уж, во всяком случае, не тот, кто занимается серьезной медитацией. Но Будда предлагает нам срединный путь. В Мустафе же я не чувствовал золотой середины. Не будь сдерживающего влияния отца, он опустошил бы город бомбой и даже не заметил. Мы не стати друг другу кланяться. В отсутствие старика поздоровались сдержанно, как противники, на некоторое время объединенные общей целью, но готовые возобновить старинную вражду.
