, и затвор объектива сумел запечатлеть ее прямо в момент падения.
Дэвид положил карточку на грудь и закрыл глаза, внезапно окунувшись в теплоту радостных воспоминаний. Он вспомнил, что отобрал этот снимок, потому что он отобразил характер Рэйчел. Открытый, веселый, невероятно счастливый. Он почувствовал, как его лицо расплылось в улыбке, и скрестил руки на фотографии, обнимая и прижимая ее к груди, и его боль постепенно отходила на второй план.
— Расскажи мне снова, пожалуйста, почему Франка назвали Фрэнки Пуш-Пуш?
— Что?
— Фрэнки Пуш-Пуш. Помнишь — твой друг в Оксфорде. Почему его так называли?
— Боже, почему ты вспомнила об этом?
— Я никогда не забываю о подобных вещах.
Дэвид посмотрел на свою жену, сидевшую рядом с ним на скамейке, и потуже завязал ее шарф вокруг шеи. Разговор происходил в старой беседке, в ней было довольно тепло, но на улице было холодно.
— Это безумие. Ты должна лежать в кровати.
— Да ладно тебе, не переживай. Я в порядке. Выглянув из окна, я увидела, как ты работаешь, мне захотелось побыть с тобой.
Дэвид пожал плечами, встал и направился в темный угол. Он поднял старую керосиновую печь и потряс ее, чтобы понять, осталось ли в ней немного горючего.
— Этого должно хватить, — сказал он, сдвинув трубу и копаясь в кармане в поиске спичек. Затем зажег фитиль и приспособил пламя так, чтобы оно не пылало через маленькое окошко. Беседка наполнилась опьяняющим, успокаивающим запахом.
Как только муж сел обратно, Рэйчел натянула свою шерстяную шапку на уши:
— Так что?
Дэвид нахмурился, припоминая вопрос:
— Ах, да, Фрэнки Пуш-Пуш. — Он обнял жену за плечи и мягко прижал ее к себе, теперь он постоянно ощущал ее боль. — Что ж, все это было весьма забавным. Однажды вечером он появился с девушкой, которая, оказывается… Ну, в общем, слишком громко выражала свои чувства, занимаясь любовью; мы все слышали ее пронзительный крик: «Глубже! Фрэнки, Глубже!» Вероятно, эти слова вырывались из ее уст в самый важный момент. Поэтому — не знаю, как это так получилось, — я назвал его Фрэнки Пуш-Пуш. На самом деле это было сказано вскользь, но Фрэнки был захвачен им врасплох, и весь хлеб, который до этого находился у него во рту, оказался на столе.
После этого мы только так его и называли, в сущности, потому, что это пришлось по вкусу его эгоцентрической натуре — радостной и гордой.
Лицо Рэйчел осветила благодарная улыбка.
— Я всегда любила эту историю.
— Ты ведь помнила ее до того, как я ее сейчас рассказал?
