— Вот он, их предводитель, — услышал Виктор приглушенный шепот за спиной. — Неужели после этой осады кланы ночных убийц снова начнут набирать силу?
— Не начнут, — покачал головой Виктор, мысленно коснувшись татуировки дракона, с недавних пор украшающей его спину. Он знал — время синоби прошло. Скоро новая, гораздо более мощная организация будет править страной Ямато и диктовать условия не только Императору, но и самому всесильному Сёгуну.
Между тем человек на стене, словно прочитав мысли Виктора, согнув колени, медленно опустился на пятки и так же медленно сплел пальцы в замысловатую фигуру. Отсюда Виктор не мог видеть его лица, тем более что оно было скрыто двумя полосками черной ткани. Но он кожей почувствовал змеиную усмешку, скользнувшую по губам предводителя синоби.
И он понял, что услышит сейчас.
И от невольного, животного, непреодолимого ужаса, поднимающегося из глубин его естества, вздрогнул и… проснулся.
Другая, пока еще мутная реальность плеснула в глаза. И первую пару секунд было трудно сказать, что более настоящее — смазанная картина странного и жутковатого сна или черная муха, ползущая по прилавку рядом с его носом.
А между тем муха ползла.
Это была осенняя муха, и потому ползла она неуверенно, смахивая повадками на грузчика дядю Ваню, когда он, приняв после работы священные двести пятьдесят, бредет домой — медленно, пошатываясь, но на выверенном годами автопилоте, почти осмысленно сканируя окружающее пространство мутными фасетками выпученных глаз.
Есть такое французское выражение — дежавю. Это когда какое-то событие, уже поимевшее место быть, в точности повторяется через некоторое время.
Витек проморгался со сна, обнаружил себя сидящим на стуле, положившим голову на скрещенные руки, в свою очередь лежащие на прилавке, — и задумался. Глубокие познания в заморской речи были ему не свойственны. Тогда откуда вдруг ни с того ни с сего такие мудрёные мысли?
А муха продолжала ползти. У нее был один и тот же маршрут. Уже третий день подряд она ползла поперек прилавка — от кассы мимо грузных весов, смахивающих на памятник застою, до треснутого пластмассового блюдечка для сдачи. И никогда наоборот. А уж вдоль — боже упаси! Только поперек. И почему-то именно в этот момент ее мушиной жизни постоянно ловил ее взгляд Витька. И даже если удавалось ее прихлопнуть, преемницы мухи, видимо, чтя память погибшей насильственной смертью товарки, снова ползали проторенной дорожкой.
