— Почему ты зовешь меня Амброзиус?
— Потому что это то, кем ты сейчас являешься. Бессмертным. — Она коснулась укуса на шее. — Мой Ники ушел. Он погребен под гнетом настолько сильных чувств, что даже глубины океана не могут с ними соперничать. Скажи мне, вернется ли мой мальчик домой когда-нибудь?
Нику хотелось осыпать ее проклятиями. Закричать. Но, в конечном счете, он действительно чувствовал себя, словно потерянный ребенок, жаждущий лишь прикосновения матери. Из горла вырвался приглушенный всхлип и прежде чем он успел остановить себя, Ник сделал то, чего не делал с той ночи, когда обнаружил тело матери.
Он зарыдал. Он хотел лишь одного — чтобы непрекращающаяся боль оставила его. Он хотел обратить время вспять, чтобы его мать снова была жива, а Эш по-прежнему был его другом.
Но как это сделать? Слишком много изменилось с тех пор…
Меньяра притянула его в свои объятия. Она молчала. Но ее прикосновения утешали его сильнее всяких слов.
Она прижала губы к его макушке и легко поцеловала.
— Ты был хорошим мальчиком, Амброзиус. Шериз все еще верит в тебя и я тоже. Она просит тебя отпустить свой гнев. Быть счастливым снова.
Он отдернулся, проклиная ее слова, так напоминающие ему мать.
— Как я могу забыть обо всем, когда моя мать мертва?
— А как иначе? — Настаивала Меньяра. — Время твоей матери пришло. Она сейчас счастлива, что может видеть тебя и…
— Не говори мне такого, — выдавил он сквозь сжатые зубы. — Ненавижу это дерьмо. Она не счастлива. Как она может быть счастлива?
Меньяра вновь покачала головой.
— Тогда уходи и не нарушай ее покой своей ненавистью. Ей здесь не место. Твоя мать заслуживает от тебя лучшего.
Он открыл рот, чтобы возразить.
— Я не хочу ничего слышать и твоя мать тоже, упокой Господь ее душу. Убирайся отсюда. И не возвращайся, пока твой разум не прояснится, и ты не начнешь думать о ком-то кроме себя. Ты меня слышал?
Ник сузил глаза. Он бы поспорил с ней, но знал, что если Меньяра в таком настроении, разговаривать с ней бесполезно.
Чувствуя отвращение ко всему происходящему, он развернулся и ушел, не зная толком, куда идти. Он просто побрел по направлению к Конти[3]. Улицы до странного знакомые, и в то же время такие пустые. В это время года тут должны были сновать толпы туристов. Владельцы магазинов обычно поливали из шлангов улицы и балконы.
Вместо этого он видел лишь оранжевые бочки и строительные леса. Звуки перфораторов пришли на смену утреннему джазу и гудкам. Боль заполнила каждую частичку его тела…
