Двухгадюшник | страница 28



— Ай, маладэц, билять! — оценил старания бойца Довгаев.

Теперь главным было, чтобы хитрость не раскрылась до смены с наряда. А там уж пускай заступившие крутятся как хотят.

Наутро Кузьмич, провожаемый напряженными взглядами бойцов, зашел проведать своего любимца, но, обнаружив, что попугайчик крепко спит, тихонько подсыпал корма в миску и, наказав бойцам не шуметь, вернулся к себе в канцелярию. Тут же в комнату отдыха скользнул Кривенко, назначенный сержантом старшим над попугаем. Быстро высыпав содержимое кормушки в свой карман и набросав на дно клетки немного заранее припасенной шелухи от семечек, солдат с величайшей осторожностью отмотал от жердочки проволоку, на которую был насажен попугай, и прикрутил ее на другое место. Получилось, что Кеша слопал насыпанное Кузьмичом угощение, устроился на новом месте и опять заснул.

Наряд бойцы сдали без особых проблем. И только ночью Довгаева разбудил, злой, как дикий носорог и такой же огромный младший сержант Кибирев.

— Ты что же творишь, урод! — зло шептал младший сержант, тряся за грудки просто сержанта. — Уморил попугая, а завтра Кузьмич мне пистон вставлять будет!

Довгаев в ответ только блаженно улыбался, с него ответственность за происшествие в любом случае была снята.

Немного погоревав и почесав репу, Киберев успокоился и перекрутил труп Кеши на новое место. Кузьмич на утро удивился такой сонливости своего любимца, но ничего не заподозрил. С тех пор и началась у попугая удивительная жизнь после смерти. Ежедневно он «перелетал» с места на место, «съедал» насыпаемый Кузьмичом корм, разве что гадить совсем перестал.

Так продолжалось дней десять, труп Кеши уже вовсю разлагался, и в комнате отдыха висела физически осязаемая трупная вонь. Видимо она и вызвала у Кузьмича смутные подозрения. В очередной раз обнаружив по утру в клетке спящего любимца, Кузьмич долго задумчиво рассматривал его, а потом неожиданно громко хлопнул в ладоши прямо перед его клювом. Попугай, естественно, не отреагировал. Кузьмич повторил хлопок. Результат тот же. Тогда, удивленный таким крепким сном питомца, Кузьмич широко размахнулся похожими на лопаты ладонями, и… Звук этого хлопка по громкости был сравним с пистолетным выстрелом. И, о чудо, попугай ожил! Точнее крутнулся на жердочке, и, так же не открывая глаз повис вверх ногами. А что вы хотите — резонанс! Яркое перо тихо спланировало в миску с остатками попугайского завтрака.

На этом Кешина псевдожизнь кончилась. Поскольку выяснить, в чей именно наряд попугай отдал Богу душу за давностью так и не удалось, а коллективные наказания в нашей Великой и Могучей строжайше запрещены, Кузьмич выразил свое недовольство в несколько необычной форме. В еженедельном плане воспитательных мероприятий, который пишется для замполита и никогда не претворяется в жизнь, подполковник пометил — «Похороны попугая». И в отличие от прочих викторин, тематических вечеров и разной подобной мурни, похороны состоялись в полном объеме и в назначенное время. Офицеры подразделения под личным руководством Кузьмича провели тотальный шмон в расположении. Из разнообразных солдатских нычек были извлечены все неположенные вещи — спиртное, конопля, гражданские свитера, самодельные ножи-заточки, да мало ли что солдату совершенно необходимо, но не положено. Всю эту кучу «богатств» погрузили на носилки, сверху торжественно возложили труп попугая и, отнеся на приличное расстояние в степь, сожгли облив бензином. Многие бойцы потом уверяли, что видели в черном едком дыму погребального костра тень расправляющей крылья гордой птицы, победившей саму смерть.