Мое сердце громко колотится, а в голове пульсирует: неужели он помнит и ищет меня?
— Не исключено, что он разыскивает тебя, — говорит Мэгги, будто прочтя мои мысли. — А может, и нет, — наставительно добавляет она, опуская меня с небес на землю. Твоя задача — все выяснить. — Она снова обнимает меня и смеется. — А здорово будет, если вдруг окажется, что… Но нет, лучше об этом пока не будем. Так, на всякий случай. Не дай бог, сглазим.
К поиску собачки Мэгги подходит так, будто от этого зависит безопасность целого государства, а она — секретный агент и обязана справиться с поставленной перед ней задачей, чего бы ей это ни стоило. Уже вечером она принимается обзванивать всех нынешних и бывших, близких и не очень знакомых, даже тех, чьи имена и лица стерлись из ее памяти. Словом, набирать все номера, какие только есть в компьютере и в старых записных книжках. С горем пополам, через жену человека, который когда-то общался с мужем одной бывшей приятельницы Мэг по занятиям пилатесом, она выходит на владельца недавно открывшегося театра собак, но его номер целый вечер занят. — Ладно, отложим это дело на завтра, — с сосредоточенным лицом говорит она.
Еду домой, пытаясь ни о чем не думать, но мысли кружат и кружат вокруг Эдвина, непостижимых хитросплетений судьбы и нашего плана. Я даже во сне вижу его, шагающего к входу в гостиницу, себя в длинных перчатках и причудливых очках и собачек, что дружно водят хоровод, став на задние лапки.
Мэгги звонит во время перерыва на ланч, когда я уже не нахожу себе места.
— Порядок! — объявляет она. — Сегодня подъедешь туда и возьмешь Чарли.
— Чарли? — переспрашиваю я.
— Так зовут собаку. — Мэгги сопит в трубку, и я тотчас догадываюсь, что не обошлось без осложнений. — Только, знаешь, тебе придется… — Она умолкает.
— Что? — спрашиваю я, приказывая себе: не паникуй раньше времени, хоть от напряжения и треволнений в моей душе лютует буря.
— За прокат Чарли этот сквалыга затребовал пятьсот долларов, — произносит Мэгги, явно чего-то недоговаривая.
— Пятьсот? Или больше?
— Не больше, — торопливо говорит она. — Если ты вернешь его ровно в девять и если он будет жив и здоров.
— А если я опоздаю? — настороженно спрашиваю я, боясь услышать ответ.
— Тогда… заплатишь еще две тысячи.
— Ты смеешься надо мной?! — выпаливаю я.
— При чем здесь я? — Мэгги фыркает. — Это все он, Хордхаус. Уперся рогом — мол, так или вообще не дам. Они, видите ли, только-только открылись, им, с одной стороны, крайне нежелательно терять «артистов», а с другой — не хватает финансов.
