— Тетя, милая, как хорошо, что ты у меня есть. Второй раз я страдаю из-за мужчины и второй раз прихожу в чувства только благодаря тебе. С родителями у меня почему-то нет взаимопонимания. Вот с бабушкой, когда та была жива… — Ее голос дрогнул, а на глаза, секунду назад излучавшие умиротворение, навернулись слезы.
Дайана протянула руку и провела ею по голове племянницы.
— Нам всем ужасно не хватает твоей бабушки. Чудесным она была человеком.
— М-да…
Ева задумчиво кивнула, а через несколько мгновений совершенно неожиданно спросила:
— А ты правда считаешь меня красивой?
— Конечно, правда. Неужели ты в этом сомневаешься? — Дайана уставилась на племянницу так, будто увидела впервые.
К щекам Евы прилила краска. Она смущенно пожала плечами и улыбнулась.
— Мне сложно судить о моей внешности.
Главным образом, наверное, потому что я слишком долгое время прожила с Августом.
— Но ведь, несмотря ни на что, он был без ума от тебя. — Дайана непонимающе нахмурилась.
— Да, но… Видишь ли, Август восхищался мной несколько странным образом, слишком фанатично, что ли… Порой мне казалось, что его восторг не что иное, как болезнь. Поэтому зачастую сомневалась в том, что его слова обо мне соответствуют действительности.
— А другим мужчинам этот ненормальный не позволял к тебе приближаться, — с утвердительной интонацией произнесла Дайана.
— Вот именно! — горячо воскликнула Ева. — С самой юности и до того момента, пока не отважилась на побег, я слышала о себе только его мнение. Если бы не те ребята… — Она замолчала, уставившись в пространство перед собой и переносясь мыслями в прошлое.
— Какие ребята? — спросила тетя. — Мне ни о каких ребятах ты никогда не рассказывала. У тебя помимо Августа был кто-то еще? Но когда именно?
Ева, вернувшись из воображаемого путешествия во времени, покачала головой.
— До Себастьяна никого у меня не было и не могло быть. Просто, когда я училась в университете, кое-кто из парней умудрялся передавать мне записки с объяснениями в любви.
Эти записки я тщательно скрывала от Августа, не уничтожала. Они грели мою душу, создавали иллюзию свободы от его власти.
— Как интересно! — Дайана отодвинула в сторону пустую чашку и поудобнее уселась на стуле, всем своим видом давая понять, что ждет продолжения рассказа.
— Самым поэтичным, самым преданным моим поклонником был некий Грегори, — сообщила Ева, и ее лицо озарилось умиленно-печальной улыбкой. — Он посвящал мне стихи, настолько чудесные и талантливые, что я заучивала их наизусть и в тяжелые минуты мысленно читала самой себе.
