—Я тебя знаю? — спросила я резко, пытаясь скрыть, что он застал меня врасплох.
— Конечно, да. Я Лайам… Лайам Каллаген. Я возил тебя во время прошлогодней Недели моды.
Так вот оно что! Обычно я приезжаю с теми, кто привозит одежду, и помогаю оформлять павильон, развешиваю части коллекции из одного типа ткани. Сообщаю вам, не сведущим в мире моды: такая часть называется «стори». Но в прошлый раз меня вез Хью, он настоял, чтобы мы остановились у его клуба выпить по джин-тонику — в итоге было выпито коктейлей семь, и к тому моменту, как мы добрались до павильона, вся работа уже была сделана. Пенни рвала и метала, но не смогла ничего сказать, поскольку виноват был ее муж. Тогда я и наткнулась на Лайама, он уже уходил — на каждом его плече раскачивалась стойка-вешалка для одежды. Он прошел мимо меня, а потом оглянулся и достаточно откровенно подмигнул мне.
— О, привет, конечно же, ты Лайам. Я узнала тебя. Что ты здесь прячешься?
— «Прячешься» — не совсем подходящее слово, как считаешь? По-моему, погрузочная площадка фабрики — естественная среда обитания для обычного водителя фургона.
Он был прав, хотя слово «обычный» вряд ли могло ввести кого-то в заблуждение, о чем он прекрасно знал. И хотя я пересекалась с Лайамом Каллагеном лишь однажды, мне было хорошо известно, что он работает практически для всех дизайнерских домов моды в Лондоне. Он был надежным, трудолюбивым, относительно честным и гетеросексуальным. В мире моды любое из этих качеств могло настроить людей против него, но вышло так, что его график был расписан на недели вперед. А еще он был очень даже ничего, почти полная противоположность тому, как принято изображать мошенников-ирландцев: темные вьющиеся волосы, голубые глаза, вытянутое лицо и немного меланхоличный вид, как будто он только что закончил играть фортепьянный концерт. Но тут он улыбнулся… Вот это было сияние: его улыбка могла бы остановить поезд! И заставить замереть любое сердце! Наверняка он долго репетировал перед зеркалом. Предвестником появления улыбки на лице, как всегда в подобных случаях, были глаза: сначала они лишь слегка расширились, затем следовал изгиб губ, и, увидев его, уже невозможно было устоять. Он на мгновение поджал губы и улыбнулся ослепительной белозубой улыбкой, от которой у меня возникло ощущение катания на «американских горках».
— Ну что, ты дашь мне руку, или я должна спрыгнуть и растянуть ногу?
В ответ Лайам снова улыбнулся — в этот раз не особой улыбкой «из всех орудий», от которой запросто могли слететь трусики, — нет, пожалуй, всего на семь с половиной баллов по шкале Рихтера, оценивающей силу улыбки. Но даже этого было достаточно, чтобы мне захотелось впиться в Лайама зубами.
