Хромой уже доковылял до стола и положил перед хозяином кабинета стопку листков.
– Посмотрите, пожалуйста, Александр Аркадьевич, – сказал он тихим и бесцветным голосом.
Хорошо еще, что свои бумажки он положил прямо перед Сергеем, не пришлось руку протягивать – подрагивали руки, и Сергей их прятал под столом. Это были банковские платежки. Сергей и сам такие заполнял в былые времена, только суммы там были совсем другие. Намного меньше. Сергей решился наконец взять бумаги в руки, перебрал их одну за другой, демонстрируя интерес, и процесс ознакомления завершил одним словом:
– Хорошо.
Так всегда говорил босс, и Сергей об этом знал, был предупрежден. Бухгалтер тотчас смахнул свои бумажки со стола, выдержал секундную паузу – не будет ли каких распоряжений – и сказал:
– Я в банк, Александр Аркадьевич.
Сергей молча кивнул. Бухгалтер развернулся и молча вышел из кабинета, подволакивая ногу.
Трудностей не будет. Все предусмотрено и просчитано боссом, оказывается. Единственный человек, имеющий сейчас доступ в этот кабинет, – бухгалтер, да и тот появляется всего на минуту.
Сергей поднялся из-за стола и прошелся по кабинету пружинистым шагом возбужденного и довольного собой человека. Все оказалось значительно проще, чем представлялось ему прежде. Две или три недели, определенных ему боссом, пролетят как один день. Потом он получит свои деньги… И что же дальше? Он пока не знал, но будущее представлялось ему в золотистой дымке. Потом, позже, он в той дымке непременно разглядит что-то хорошее.
До полудня Сергей проскучал в кабинете, а потом отправился домой, оставив охрану в офисе. Готовность охранников выполнить любой его приказ подтолкнула Сергея к мысли, что неплохо было бы избавиться и от утренней опеки. Босс ничего не говорил по этому поводу, но почему бы не запретить охране по утрам приезжать к особняку. Этот джип у ворот всегда нервировал Сергея.
Домой Сергей отправился не сразу. Прокатился по улицам и даже зашел в пару магазинов. Как будто привыкал к своему новому облику и к новой жизни. Он и вправду изменялся. Шел и чувствовал, что походка у него другая – то ли из-за добротной, но очень непривычной одежды, которую ему не доводилось никогда прежде носить, то ли по каким-то иным причинам. И с девушкой-продавцом он говорил не так, как всегда. Не игриво, не с обезоруживающей улыбкой, а сдержанно-значительно. Фразы произносил так веско, что сразу было видно – этот человек не привык разбрасываться словами, каждое его слово имеет вес.
