Рифмуется с радостью | страница 79
Один ученый иронически различал «скучные» эпохи, когда все более или менее сыты и ничего особенного не происходит, и «интересные», когда люди массово голодают, стреляют, режут и грызут друг друга; широко известны строки Н. Глазкова:
Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.
Соввласть, старательно и беспощадно пропалывая дореволюционную историю, вымела мыслителей, сгубила духовную, религиозную культуру, уничтожила цвет нации, насадила хамское презрение к прошлому. Б. Васильев в итоговой книге, анализируя большевистскую эпоху, делает несколько неожиданный вывод: нами 70 лет правили оккупанты. В пору работы над романом «Были и небыли» он задался целью выделить характерные явления, сопровождающие иноземное иго; специально созванный в Болгарии, стране, пережившей кровавый опыт турецкого владычества, семинар историков сформулировал эти признаки: 1) геноцид против коренного населения, 2) поголовное уничтожение национальной элиты (дворянства) и 3) унижение основной религии, церквей, монастырей и священников. Татаро-монгольское иго, в отличие от турецкого, этим приметам не соответствует, а вот коммунисты вполне преуспели в покорении и истреблении собственного народа.
Нынешние 70 – 75-летние, конечно те кто мыслил и страдал, не сподобились «посетить сей мир в его минуты роковые»: трагедии, равные революции, великой войне и массовым репрессиям, их миновали: «какая у меня биография, – пишет С. Говорухин, – я не воевал, не сидел в сталинских лагерях, не покорял Джомолунгму, не был героем труда»; из дальних событий людям этого поколения вспоминается разве что смерть тирана, разоблачение культа, полет Гагарина, танки в Праге, а из ближних ГКЧПи баррикады у Белого дома в 1990 году. Но, как граждане СССР, они стояли перед проблемами, которых совсем не знали на Западе: под гнетом тотальной лжи не поддаться массовому оглуплению и сохранить внутреннюю свободу; испытывая давление всеобщего парализующего страха, противостать душевной деформации, отказаться выть по-волчьи и, по выражению О. Табакова, не стать Молчалиным: «знать больше многих и не иметь возможности сказать об этом открыто – тяжкая душевная ноша».
Редко кому удавалось оставаться на высоте, слаб человек; мало кто сознавал, что, приспосабливаясь ради сохранения себя, как раз и теряет себя: ученые, писатели, артисты, журналисты, играя навязанные идеологией роли, терзались совестью, заливали горе вином и в пьяных монологах пытались оправдать вынужденный конформизм; многие уцелели и выжили, но, как правило, ценой необратимой творческой и личностной деградации. Недаром любимой книгой интеллигенции стал роман «Мастер и Маргарита», убедительно показывающий, что вполне позволительно устроить собственную жизнь при покровительстве сатаны, а позорное прошлое с помощью магии можно запросто стереть, уничтожить, вычеркнуть