Прошлое непосредственно очерчивает и ограничивает самоопределение пожилого человека: те, кто пережил если не войну, то хотя бы полуголодное детство, коммунальную квартиру, перенаселенное студенческое общежитие, удовлетворены уже одним тем, что в старости имеют свой угол, сыты, одеты, обуты. Потом, воспоминания эпизодов собственной биографии, героических, достойных или просто приятных, к примеру, как переплыл широкую реку, вскарабкался на трудную гору, тем более что-то ценное изобрел или написал, могут утешить, поднять настроение, особенно когда есть с кем поделиться. Пословица недаром говорит: чему смолоду научишься, то в старости пригодится.
Но юношеских идеалов, заслуг или заблуждений мало, чтобы питать в старости; один ветеран Великой Отечественной удивлялся: все самое главное, самое существенное осталось там, на войне, в том времени, зачем же я коптил небо еще полвека? С. Наровчатов выразил это ощущение в строках:
… ни главнее, ни важнее
Я не увижу в сотню лет,
Чем эта мокрая траншея,
Чем этот серенький рассвет.
Другой фронтовик, напротив, заметив за собой навязчивую страсть, особенно после рюмки-другой, вспоминать «минувшие дни», принципиально запретил себе говорить о прошедшем, считал даже унизительным и пошлым восполнять героическими впечатлениями былого мелочную заурядность сегодняшнего дня.
Некоторым историческим деятелям хватило достоинства и мужества в конце пути оценить и публично признать ошибочность созданных ими учений и, следовательно, бесполезность прожитой жизни: П.А. Кропоткин (1842 – 1921), теоретик анархизма, в 1917 году пришел в ужас от разрушительного хамства своих последователей, а отец «научного социализма» Г.В. Плеханов (1856 – 1918) пережил тяжелое потрясение, наблюдая действия революционеров и страшась предвидеть, куда они приведут. Зато многие обласканные советской властью старые большевики, когда-то бурно кипевшие гневом против «зверств царского режима», отдыхая за оградами комфортабельных санаториев, изъянов «реального социализма» не замечали и, в заботах о рациональном питании и долголетии, возмущались разве что слабоватым почитанием собственных заслуг.
Многие хранят упрямую верность замшелым идеям, боясь выпасть из обоймы, остаться в пустоте, потерять привычную компанию и прослыть ренегатом. Маргариту Л. когда-то глубоко поразили усилия одного пожилого гражданина восстановиться в рядах КПСС – после перенесенных пыток, после внезапной смерти жены, когда на глазах родителей избивали сына-подростка, после восемнадцати лет в лагерях; «но чем же еще жить, – растерянно оправдывался он, – куда себя применить?». Впрочем, из нынешних безыдейных времен партийная преданность советскому строю иногда видится вариантом бескорыстной веры честных людей, хранящих идеалы юности и оберегающих собственную душевную цельность: «что ж, мученики д
