— Ваш дядя, он — нечаянно мудрый человек… Похож он на тех, про которых поется, — знаете? — «И на главе его митра и в руцех его жезл»… Верно, верно… в нем что-то есть такое… Я мудрых стариков люблю… А вот вы не из мудрых, не-ет, — хоть он вам и дядя!
Илья в это время обкусывал ноготь, но, обкусив его, сколько надо было, спросил:
— Это вы почему знаете?
— Что вы — не из мудрых?
— Да.
— Вижу… Это видно.
— Кстати… О мудрости говорить не будем, а кстати: мой патрон, — он довольно известный в округе адвокат, — он именно на днях вот нуждался в вас.
— Как во мне?
— В архитекторе, то есть… называю вместо лица — профессию.
— Нет, я только лицо! Только лицо! — заспешил Алексей Иваныч. — Здесь, с вами, я только лицо… И всегда лицо… И, пожалуйста, не надо архитектора, пожалуйста! — Он привскочил было, но увидел, что ходить тут негде, и сел. — У меня была Валя, теперь ее нет, только об этом.
— Со временем и нас не будет… Что же еще об этом?.. Представьте, что я только место, по которому она от вас ушла.
— Тропинка?.. Торная тропинка?
— Пусть тропинка. Важно было то, что она от вас ушла, что вы не сумели ее удержать у себя…
— Не сумел?.. Не мог, да… вернее, не мог.
— А остальное должно быть для вас безразлично.
— Нет!.. Это — нет!.. Это уж нет… Мне не может быть безразлично.
— Но ведь она просто ушла от вас, навсегда ушла!
— Перед тем как умереть, она ушла навсегда, — это верно… но когда умерла, — пришла снова, — сказал медленно, но уверенно Алексей Иваныч, так же медленно и уверенно, как Илья говорил.
А в это время человек внес бутылку вина под мышкой и прибор на подносе. Он показал бутылку Алексею Иванычу: того ли вина он хотел, и Алексей Иваныч с одного взгляда увидел, что вино не то, но сказал: «Это самое». Илья его и без вина пьянил.
В кабинете тапершу из зала (и скрипача, и флейтиста) было слышно слабее, конечно, но все представлялись страшные круги около глаз и как-то связывались крепко с гнусным желтым тусклым пятном на зеркале вверху, и с этими выцарапанными надписями внизу, и с этим обшарпанным диваном, и с этой пыльной занавеской окна во двор, и с затхлой сыростью, идущей из углов, и с Ильей.
В сером франтоватом пиджаке Илья теперь казался моложе, чем раньше, у себя, когда был в черной венгерке, — но сколько ни искал Алексей Иваныч, что в нем могла полюбить Валя, не мог найти. Иногда он отводил от него глаза, старался забыть, что он сидит напротив, старался совсем забыть его и взглянуть на него внезапно, как на совершенно новое лицо… — нет, ничего, — даже страшно: одни тупые углы.
