В этой комнате не была Валя, — это чувствовал Алексей Иваныч, — поэтому здесь он был другой. Он рассказал, конечно, — вложил в ожидающие серые глаза дяди все, что придумал насчет лечебницы доктора Крылова, добавив при этом, что с местностью здесь он незнаком и не знает еще, где именно будет строить, но ждет самого доктора, который приедет не сегодня-завтра из Харькова.
— Наконец, — добавил он, — имеется возможность мне здесь поступить и на постоянную должность, но куда именно, пока сказать не могу: это тайна.
Тайны для веселого дяди, конечно, были священны, да он как будто и доволен был, что сам может теперь порассказать гостю о своем. Только это свое у него было… Таня, подружка Саши, все бесперечь хохотала, и когда останавливала ее Саша, что-то внушая шепотком, — она говорила с перерывами, как от рыданий, вздрагивая крупно узенькой рыбьей спинкой.
— Ну, когда я… не могу — так смешно!
Должно быть, в свежем зимнем воздухе, которым он досыта надышался недавно, развеяны были нарочно для него, для этого дяди, разные легкие зимние мысли (зимою ведь гораздо легче думается земле — и людям тоже), — и хоть сам он был на вид важный, с носом широким и губами толстыми и с шеей четыреугольноскладчатой, как у носорога, но, видимо, теперь он иначе не мог говорить, как только по-легкому.
Должно быть, перед тем, как прийти в столовую Алексею Иванычу с Ильей, здесь говорили об абиссинцах, потому что дядя вдруг вспомнил о них и, прихлебывая с блюдечка, сказал:
— Этих басурманов абиссин я очень хорошо знаю.
— Они, дядя, — христианской религии, — возразила Саша, а дядя притворно осерчал:
— Басурманы, говорю тебе! Какая там христианская?.. Танцуют в своих природных костюмах и все, — только ихней и религии, что танцуют до упаду, — вроде шелапутов наших, и кто больше вытанцует, тот, конечно, считается у них главный угодник, — хе-хе-хе…
— Абиссинцы, — сказал Алексей Иваныч, — кажется, еретики какие-то… монофизиты, а? — посмотрел он вопросительно на Илью. (А в памяти мелькал ночной кок с парохода: «В Бейруте есть русское училище…»)
Илья пожал плечами, степенно мешая ложечкой в чаю, а дядя повторил убежденно:
— Шелапуты, будьте уверены!.. Только в гимназии своей, чудесные девицы, этого не говорите, а то сочтут это вольнодумством. Многих вещей на свете люди стесняются, однако к чему это? Шелапуты и шелапуты, — что ж тут такого?.. Я вот одну попечительницу приюта знавал, старую княжну — до того была, можете представить, деликатно воспитана, что даже «куриное яйцо» стеснялась выговорить, а вот как называла: куриный фрюкт!.. Ей-богу-с!.. Чем же это лучше, любезный приезжий, «куриный фрюкт»?
