Ваня готов был сразу же удовлетворить просьбу дьяка Фёдора Мишурина, которого уважал и любил, но он понимал, что кто-то из бояр обязательно станет противиться этому. Так всегда было: любое его пожалование вызывало недовольство и озлобление. Шуйские постоянно твердят, чтобы без их ведома он ничего не делал, иначе государству будет поруха. Как поступить?
— По дороге в Москву Василий Васильевич Шуйский не раз жаловался на нездоровье, плох он стал.
«Хоть бы сдох поскорее боров старый», — в сердцах подумал дьяк.
— Братья Шуйские между собой говорили, будто Иван Бельский всё время замышляет против них худое. Могу ли я, Фёдор, пожаловать его сейчас?
— Пожалуй, государь, других воевод — князя Юрия Михайловича боярством, а Ивана Ивановича окольничеством. Это в твоей воле.
— Хорошо, Фёдор, я подумаю о твоём деле.
— То не только моя просьба, государь, так же и митрополит Даниил мыслит.
— В здравии ли святой отец?
— Последние дни часто жалуется на нездоровье. Стар стал первосвятитель, оттого и хворает.
— Ежели отец Даниил умрёт или откажется от митрополии по болести, кого церковный собор изберёт новым митрополитом?
— Кого ты, государь, пожелаешь, того и поставят.
«Шуйские непременно потребуют поставить митрополитом Иоасафа. Должен ли я согласиться с ними?»
— Скажи, Фёдор, достоин ли игумен Троицкого монастыря Иоасаф быть митрополитом?
Дьяк на минуту задумался. Умные глаза его внимательно всматривались в лицо мальчика.
— Ты сам, государь, так думаешь или Шуйские хотят поставить митрополитом Иоасафа?
Ваня замялся.
«Ну конечно же это Шуйские хотят спихнуть с митрополии Даниила и посадить на его место Иоасафа. Думаю, однако, они скоро разочаруются в своих надеждах. Иоасаф Скрипицын хоть и добр, да не из тех, кто станет послушно делать всё, что велят Шуйские. Много творят они зла, а троицкий игумен зла терпеть не будет».
— Что ж, государь, ежели митрополит Даниил отдаст Богу душу, Иоасаф Скрипицын вполне мог бы заменить его. Большого ума старец.
Всю ночь накануне Трифона и Пелагеи[35] в Москве было неспокойно. От дома к дому перебегали люди, о чём-то шептались с хозяевами. Наутро огромная толпа детей боярских и дворян, возглавляемая Андреем Шуйским, осадила дом Ивана Фёдоровича Бельского. Боярина подняли с постели и в одном нижнем белье выволокли на крыльцо.
— Так ты, сволочь, удумал смуту на Москве затевать?
— Какую смуту, Андрей Михайлович? — тонким срывающимся голосом ответил Иван Фёдорович. Он тщетно пытался сохранить достойный вид.
