Мальчику любы были эти слова, он внимательно слушал книгчия.
— А ты кто будешь? — спросил тот низко склонившегося перед ним отрока.
— Андрей Курбский, сын Михайлович.
— Славный, славный внук у боярина Тучкова. Довольно на этом книжной премудрости, ступайте порезвитесь.
— Айда на боярскую площадку?
— Пошли.
Ребята выскочили на Красное крыльцо, сбежали по ступенькам и отправились на боярскую площадку, хорошо просохшую и утоптанную. Это было любимое место детворы, жившей во дворце. Здесь затевали они свои резвые игры, на Пасху катали яйца, боролись и вели задушевные беседы. Однако сейчас на боярской площадке никого не было, и ребята на ней не задержались.
— Скорей бы уж пришло красно лето, можно будет купаться, плавать на лодке.
— На лето мы уезжаем в Воробьёве, там тоже Москва-река, а ещё — горы; вот где раздолье!
— Хочешь, пойдём на Пожар?
— Пошли.
Свершилось невероятное: великий князь, словно простолюдин, без сопровождения думных бояр отправился за пределы Кремля. Мальчики миновали Фроловские ворота, прошли мимо лавок, где торговали книгами, и вскоре оказались в окружении звонкоголосых булочниц.
— Калачи, калачи горяченькие!
— Блин не клин, брюха не расколет. С медком, молочком, сметанкою!
От хлебных ароматов взыгрался аппетит. Но тут из-за крохотной церквушки, что притулилась возле Лобного места, выскочили скоморохи. Загудели дудки, заверещали трещотки. Один из них, одетый в синюю рубаху, забасил:
Как вчерась-то я, братцы, не ужинал
Да сегодня встал — не позавтракал,
Как хватились мы обедать- да и хлеба нет.
Хлеба нет, да брюшко голодно.
Ему ответил тонким бабьим голосом другой:
Как у моей у государыни у маменька,
Она каждый день пекет мяконьки,
Она день не пекет и второй не пекет
Да два денёчка пропустит и опять не пекет,
Завела она коврижки —
На горшки покрышки,
В стену бросить — хлеб ломится,
Хлеб не ломится, стена колется.
Глаза у юного великого князя заблестели, он и сам готов весело запеть вместе со скоморохами.
— Ай как славно! — шепчет он.
А в скоморохов словно бес вселился, лихо отплясывают их ноги, заливаются бубенчики, нашитые на рогатые колпаки. Но вот они сорвались с места, и след их простыл.
Внимание москвичей переметнулось на процессию, поднимавшуюся от земской избы по направлению к Лобному месту. Впереди шёл измождённый, с изуродованным лицом, не старый ещё мужик. Его сопровождали стражники с бердышами в руках, палач и дьяк. Вид этих людей поразил Ваню. Он, словно зачарованный, не сводил глаз с палача, а когда процессия прошла мимо, последовал за нею, не обращая внимания на то, идёт ли следом за ним Андрей. На Лобное место поднялся дьяк и, развернув грамоту, стал громко читать:
