— Слышал, слышал, што вы оба налегке! — насмешливо встретил их Петр Матвеевич. — Об чем же, значит, теперь разговаривать-то будем, а?
— Ты хозяин, за тобой и почин! — ответил ему Кулек.
— Я ж и начинай, а-а? Ну, деться некуда — начнем: деньгу принесли?..
— Провинились!.. Хошь, казни, хошь, милуй!..
— А божился отдать, как приеду, а?
— Не побожиться да не поклониться — и веры не добыть, такое дело наше, Петр Матвеич, — со вздохом ответил ему Кулек.
Вялый молчал, прислонившись к стене, точно происходящий разговор и не касался его, а шел о совершенно постороннем для него деле.
— А что божье-то имя всуе, — это ничево, а? — покачав головой, ответил Петр Матвеевич. — Как за это в писании-то, что полагается, а?
Кулек с плутоватой усмешкой почесал в затылке.
— Мало ль чего в писании-то полагается, — произнес он. — Вон в отчей молитве сказано: оставь, говорит, должников своих, да нешто ты их оставляешь, а?.. Каждый, поди, грош на счет!
Петр Матвеевич засмеялся тем покровительственным смехом, каким любят поощрять высокопоставленные лица удачные ответы лиц, стоящих на низких иерархических ступенях, но подающих надежды дойти до высших; хотя бы даже эти ответы и затрагивали какую-нибудь сторону их характера или деятельности.
— Ну и соба-ака на слово-то! — улыбнувшись широкой, самодовольною улыбкою, произнес Кондратий Савельич. Даже в лице Вялого проскользнуло что-то тоже вроде улыбки.
Кулек молча водил глазами по потолку, как будто не про его и речь шла.
— Так оставь, говорит, должников-то, а-а? — благодушным тоном повторил Петр Матвеевич, когда смех его стих. — А когда ж отдачи-то ждать с них, аль об эфтом не сказано?..
— Справятся, сами принесут!
— А-а-а!.. Ну, этого жди-и-и! Однако ни в какой молитве не сказано, чтобы мужик справился, да сам долг принес. Ты вон и божился отдать, а Кондратий Савельич, то ись, и карманы, говорит, в штаны вшил, а денег все нет да нет!
— Не сами деньги-то делам, и рад бы, друг, отдать-то, да где их возьмем, — с глубоким вздохом произнес Кондратий Савельич.
— И у меня-то вот горе! Завода-то нет, не куют их кузнецы! — заметил ему Петр Матвеевич.
— Сравнил ты себя и нас! — прервал его Кулек.
— Из одного месива-то, а по Христу все братья.
— Братья-то братья-я! И месиво-то одно, да, вишь, не одними рубахами прикрыто: на твоем-то вон ситец, а на нашем-то дерюга, ты и тысчами воротишь, да ох не молвишь, а мы за копейку-то спину гнем-гнем, — хоша жерновом выправляй, а все не в прибыль!
