Несмотря на короткие, пышные, вьющиеся, золотистые волосы, она выглядела лет на десять старше Тревора. Под этим волшебным нимбом странно смотрелось морщинистое, иссохшее лицо. Она была маленькой и болезненно худой, ее крошечные белые ручки, торчащие из рукавов платья, казались руками заморенного голодом ребенка. Ее платье из легкой прозрачной бежевой ткани с зеленым рисунком вычурным покроем напоминало моду двадцатых годов. Оно, будто лохмотья, болталось на ее худеньком теле. Стелле почудилось, что Джанет не ходила, а летала по комнате, словно осенний лист, гонимый ветром.
У нее были большие, широко поставленные глаза. Когда-то они, наверное, были красивы, но теперь нервно бегали. Эти глаза глубоко потрясли Стеллу, хотя она и не понимала почему. Женщина не сказала ни слова, только коснулась пальцев Стеллы и быстро отдернула руку, отступив на шаг, словно сомневалась, стоило ли вообще подходить к гостье. Потом она метнула подобострастный взгляд на своего мужа, будто слуга, ожидающий распоряжений.
Стелла тоже не знала, как себя вести. Джанет Найал вовсе не казалась сумасшедшей, но Стелла почувствовала, что ниточка, привязывающая ее к жизни, слишком тонка и в любую минуту может порваться. Женщина двинулась по комнате, неуверенно переходя от кресла к креслу. Казалось, она не доверяет ничему и никому. Без всякой видимой причины она протянула руку и погладила стол, словно слепая женщина, желающая убедиться, что она на правильном пути. Потом из глубины комнаты выступил человек, взял ее за руку и усадил в кресло. Продолжая смотреть на Джанет Найал, Стелла сперва не заметила его.
— А это, — сказал Тревор, — мой брат Тони.
Тони слегка поклонился.
— Вы! — воскликнула Стелла. — Вы брат мистера Найала?
Только теперь ей бросилось в глаза его сходство с Тревором Найалом, и она поняла, почему при первой встрече с Тревором его лицо показалось ей знакомым, как будто она встретила старого друга, с которым не виделась много лет. Но хотя Энтони и был младшим братом, едва ли он выглядел моложе Тревора. Пережитые страдания, крушение надежд или разочарование наложили глубокий отпечаток на его облик, в то время как лицо его брата оставалось свежим и безмятежным. Возможно, он страдал какой-нибудь болезнью, пощадившей его брата. Но не только из-за этого казался он старше. Все, что было лучшего в их родителях, досталось Тревору Найалу. Младший же брат, казалось, не мог смириться с тем, что он появился на свет слишком поздно, когда прекраснейшие дары жизни, таланты, силы уже были отданы первенцу. И эта внутренняя борьба наложила на его лицо печать горькой отверженности.
