— Неужто у тебя хватило бы духу прикрыть такую красоту? — возмутилась Циана, подпоясывая хитон. — Что тебе стоит обмануть их, что Афродита лично явилась к тебе и пожелала, чтобы ты изобразил ее обнаженной? И перестань меня величать, сколько раз я тебе говорила, что я самая обыкновенная женщина! Протагор еще столько веков назад сказал вам, что человек есть мерило всех вещей! Давай теперь выпьем за твой будущий шедевр!
Пракситель прибрал плитки с эскизами в шкаф.
— Легко было Протагору! Теперь нас обязывают верить в богов.
Циана уже бежала к беседке — теперь она походила скорее на богиню охоты Артемиду, потому что никто никогда не видел бегущей Афродиту. Она бросилась на мраморную скамейку, откинулась, опершись спиной о колонну, и открыла рот:
— Кто мне даст напиться? Умираю от жажды!
Старый геометр и трагик стукнулись головами — каждому из них хотелось поднять мех, чтобы налить богине. А так как в те далекие времена писатели были более усердными в служении богам и владетелям, то победил трагик.
— Из меха! — крикнула Циана. — Я никогда не пила из меха!
Трагик поднял над ней козий мех, заставлявший людей распевать песни, и осторожно вынул пробку. С очаровательной плотоядностью Циана подставила открытый рот розовой струе. Неразбавленное вино было липким от сладости. Она поперхнулась, вино залило прелестную шейку, струйкой потекло ей за пазуху, и девушка счастливо взвизгнула.
Трое атеистов не знали, что и думать о ней. При всех безобразиях, какие творили, если верить легендам и сказкам, дочери Зевса и другие обитатели Олимпа, все же никто из них не позволял себе такой развязности в человеческом обществе. Однако неэллински красивое и, как менада, пьяное существо явно знало вещи, которые не то чтобы женщина, никто другой из смертных не знал. Философ-геометр решил испытать ее еще раз:
— Дочь Зевсова, ты недавно довольно пренебрежительно отозвалась о Платоне, а каково твое мнение об Аристотеле?
— А что особенного я сказала? — спохватилась Циана, не совершила ли она какой-нибудь исторической глупости, но и это не отрезвило ее. От порции неразбавленного вина у нее окончательно зашел ум за разум. — Платон славненький старикашка, без которого идеализм — ничто! Кроме того, де мортуис аут бене, аут нихил. Пардон, это на латыни! Как говорили римляне: о мертвых или хорошо, или ничего. Мне он не симпатичен главным образом из-за своего труда «Государство», потому что не представлял себе государства иным, кроме как рабовладельческим. А Аристотель, скотина, вторил ему. Может, для вас он и в самом деле самый великий и, вполне возможно, что парень действительно много знает, раз вобрал в себя самое разумное, что было у всех вас. И у Платона, и у Зенона, и даже у тебя, но… дорогой, не надо так…
