Но уязвленный народ требовал справедливости. Что делать – уяснили, кто виноват – уже догадывались, осталось воздать виновному по заслугам. Вызвали ментов. Леонтий Палыч был привлечен по статье «мелкое хулиганство», оплатил добросовестно пять минималок и не обратил никакого внимания на великодушие оппонента, который даже не взыскал с него за материальный ущерб. Мало того, через пару недель проблемы с милицией начались у самого Вадима: старик непонятным образом умудрился вызвать служителей правопорядка аккурат к тому злополучному моменту, когда друзья притащили в квартиру Вадика спичечный коробок с известным содержимым и успели оприходовать половину.
В общем, помер Леонтий Палыч. Получилось так, что даже у меня на глазах. В то утро Мария Федоровна, его племянница, которая ухаживала за дядькой последние полгода, вихрем вломилась ко мне в квартиру без предварительного звонка и принялась трясти мое спящее после ночной смены в клубе тело, приговаривая неестественно высоким, срывающимся голосом:
– Арсений, Арсений, просыпайся, там дяде плохо, помоги, Арсений, Арсений! – И так вот нудно, монотонно, без пауз и промежутков. – Арсений, Арсений…
– Да что ж это такое… – Подавив зевок, я присел на диване, убедился, что в очередной раз дрых одетым, и с максимальной жалостью выдавил: – Ну, Мария Федоровна, вы же знаете, я только с ночи…
– Знаю, Арсенчик, извини… но я не знаю, что делать! Дядя там хрипит, хватает ртом воздух, в постели мечется… – Она более активно, чем обычно, сопровождала речь соответствующей жестикуляцией. – Мне так страшно…
Ее выпученные, как у затисканного хомячка, глаза смотрели на меня со страхом и удивлением. Вообще-то органы зрения у нее всегда были такими из-за какой-то там базедовой болезни, коей Мария Федоровна почему-то сильно гордилась и которая придавала лицу женщины постоянное испуганно-озадаченное выражение, а также привносила некоторую суетливость в поведение. Собственно, поэтому особого значения ее трагическому выступлению я придавать не стал, однако старика, хрен с ним, решил посмотреть – ни разу ж дома у соседа не был. Хотя что делать с Палычем, я особо не представлял. Если, со слов Марии Федоровны, все действительно так плохо, то толку с меня будет – как с зонтика на Пёрл-Харборе. Но все же я поднялся с дивана, выковырял из-под него тапки, быстро их напялил и с полной готовностью к реанимационным мероприятиям двинулся к соседу.
– А чего «скорую» не вызывали? – поинтересовался я, проклиная свою привычку оставлять дверь по возвращении домой открытой.
