Васильев отвел арестованного в другой угол кабинета и предложил сесть. Пригласив комиссара домкома (в то время были и такие комиссары), мы обыскали квартиру. В сейфе оказались валюта, ценности, документы.
— Валюта и драгоценности, — заявил Крупенский, — принадлежат моей жене — артистке Михайловой. Все это она заработала, снимаясь в кинематографе.
Как выяснилось из документов, Крупенский имел крупное имение в Бессарабии, состоял долгие годы в монархической организации «Союз русского народа».
Отправив его в следственную часть комендатуры города, я дал указание, чтобы его держали в отдельной камере под усиленной охраной.
На другой день губревком разрешил нам занять два дома (один из них — особняк Крупенского) под особый отдел ВЧК армии. А еще через несколько дней Крупенского из комендатуры перевели в здание особого отдела. Поместили его в подвале его же собственного дома. И тут же мне звонит комендант особого отдела Мельников.
— Товарищ начальник, пришла в комендатуру артистка Михайлова и просит передать вам букет цветов.
Понимая, чего добивается жена Крупенского, я довольно громко сказал коменданту:
— Гоните ее вместе с цветами из комендатуры, и чтобы она больше здесь не появлялась!
Мельников предложил ей покинуть комендатуру, но Михайлова не успокоилась. По вызову в качестве свидетельницы она получила пропуск в здание особого отдела и заприметила часового, охранявшего Крупенского. А когда чекист сменился с поста и вышел на улицу, Михайлова остановила его и снова атаковала своими просьбами.
— Я ничего не пожалею: ни денег, ни драгоценностей, — сказала она. — Устройте побег моему мужу.
Красноармеец, молодой парень из рабочих, сразу оборвал ее:
— Я чекист и честь свою не продаю!
Он вызвал караульного начальника. Тот задержал Михайлову и доложил мне о случившемся. Наведя справки об этой женщине, я решил не привлекать ее к ответственности и, строго предупредив, дал распоряжение отпустить.
Следствие по делу Крупенского было закончено и передано в военный трибунал 3-й армии.
Прошло уже довольно много времени. Как-то иду я в выходной день вместе с Кушнаревым по Дерибасовской улице. Подходит к нам роскошно одетая дама.
— Здравствуйте, товарищ Фомин. Не узнаете? Я не сразу вспомнил, хотя лицо было знакомое.
— Я артистка Михайлова.
— Припоминаю. Что вам угодно? — сухо сказал я.
— Я к вам с жалобой.
— На кого же?
— На вас, товарищ Фомин, — кокетливо улыбаясь, сказала Михайлова.
— Не понимаю.
