— Где хозяйка? — спросил мой муж макси¬мально строгим голосом. — Алевтину не видеть долго.
Для пущей доходчивости он сам заговорил на ломаном русском языке. И ответ получил на нем же:
— Не понимать русский. Алевтина — не знать. Говорить с хозяин.
— Каким-таким хозяин говорить? Куда Алевтина деть?
— Говорить — хозяин. Русский — не говорить, — монотонно повторила старшая соседка, после чего неразговорчивые южные дамы проскользнули в квартиру и захлопнули за собой дверь, игнорируя настойчивые звонки. Обескураженные, мы разбрелись по своим апартаментам дожидаться более благоприятного поворота событий.
Через несколько дней мы его дождались и сцена повторилась почти один к одному. Разница заключалась в том, что двое из нас надежно заблокировали жильцам пути к отступлению, привлекши в качестве основного «блока» ротвейлера Бурбона. Поэтому дамы выдали кое-какую дополнительную информацию:
— Хозяйка — нет. Мы платить, чтобы она не жить. Больше говорить — хозяин. Мы больше нет говорить.
Да что уж «нет говорить», когда практически все было сказано! Они — платить, чтобы она — не жить. В переводе на нормальный русский язык это могло означать только одно: съемщики заплатили за то, чтобы хозяйка каким-то образом приказала долго жить. А еще проще, заказали убийство.
Как оно было реализовано — дело десятое. Нас куда больше интересовало другое: как арендаторы, освободившись от не слишком удобной хозяйки, предполагали эту свободу использовать? Даже при общем раскардаше в стране и в столице за подозрение в предумышленном убийстве милиция вряд ли погладила бы виновников по головке. Одно из двух: или они купили и милицию тоже, или решили, что весь Уголовный кодекс за ненадобностью отменен до основания.
Тут, как нельзя более кстати, из квартиры вышел «хозяин» и был нами немедленно атакован. Голосили мы практически все сразу, и если бы даже южный гость столицы прилично говорил по-русски, вряд ли бы он мог в этом гаме что-нибудь понять. А так он просто опешил.
— Зачем кричать, да? Почему кричать, дорогие? — очумело повторял он, вертя головой из стороны в сторону.
Но со всех окружающих его сторон можно было различить только два членораздельных слова: «мафияи» и… ну, скажем, народное обозначение «лиц кавказской националь¬ности». Как ни странно, темпераментного южа¬нина больше всего обидело как раз первое слово.
— Зачем обзываешь? Почему мафия? Плачу деньги, чтобы хозяйка не жила. Сам живу вся квартира.
