Рудин похлопал по карманам брюк, вытащил завернутый в тряпицу кусочек сахара. Улыбнулся и протянул трутню. «Старик» схватил угощение, едва не разодрав запястье Рудина когтями. Заурчал, завздыхал, с хрустом перемалывая осколок сахарной головы акульими зубами. Бывший враг, теперь – жалкий друг. Исковерканное создание, брошенное на произвол судьбы в беспощадном мире. В мире, который пестует творения совершающейся здесь эволюции – мелких и выносливых псевдонасекомых и псевдоземноводных. И дела нет Ржавой планете до незваных пришельцев. Что вполне справедливо.
– Так сильно жрать хочется, да? Бедняга… Чем же ты кормишься, мил друг? Святым духом? – Рудин поднялся. Посмотрел по сторонам. – Линчуют меня моряки, если узнают, на кого я трачу паек. Понимаешь, Шершень? Ну лопай! Лопай на здоровье.
Ключицу «старика» рассекал багровый шрам – грустная память о дне, когда трутень впервые заступил доктору дорогу. Рудиным тогда еще управляли рефлексы, выработанные во время короткой, но кровопролитной войны с хозяевами. В ход пошла лопата, без которой доктор обычно на тропе не появлялся. Но дрогнула рука: не посмел он добить раненое человекоподобное существо. Он вдруг отчетливо понял, что старая вражда исчезла навсегда. Впиталась в песок.
– Ну? Что? Полегчало в брюхе?
Трутень часто-часто закивал, будто до него дошел смысл сказанного. Преданно заглянул в глаза Рудина мутными, лишенными белков глазенками и через миг был таков. Лишь зазвучал, растворяясь вдали, тусклый дребезг колец, вживленных в тело «старика».
…Минут десять бодрым шагом – и доктор уже на месте.
– Здравствуй, Георгий Иванович!
Крест, сколоченный из досок палубного покрытия, был недавно покрашен черной краской, – ее в бытовке броненосца оказалось больше, чем любой другой. Рудин перекрестился, аккуратно прикоснулся к липкой перекладине губами. Потом поплевал на мозолистые ладони и взялся за инструменты.
Могилку поправлять было почти не нужно. Чуть-чуть потерял форму вытянутый холмик, немного разошлись окаймляющие его осколки гранита – на этом, пожалуй, и всё.
На могиле друга доктор навел идеальный порядок. Сбоку на холмике появились мелкие пятна мха, – их Рудин убрал тяпкой. Он вспомнил, как бурно рос мох, пока в теле Георгия Ивановича Северского оставалась жидкость. Вот тогда могилку приходилось очищать каждый божий день. Сейчас же мох здесь появлялся скорее по привычке – даже простейшие формы жизни на Марсе обладали цепкой памятью на то, где можно разжиться пищей или влагой.
