— Что да, то да. И чего обо всём этом думаешь?
— А тут и думкать не про што: бяда. Бяда сынок коли ребятишки опять засновали, ой бяда… С самой развёрстки так не сновали. А ет ить чаво? Ет значить полный в миру раскардаш. Снують мальцы — стал-быть некуда им боле окромя как лес бесить. Коли засновали, смело отмеряй: два колена бяды впоперёд. И дитям ихним покою не будеть и дитям дитей ышшо отольецца ибо писано: сороковова году единадцатова месяцу вот и смекай.
— Так ты ещё и талмудист к тому же!
— Мудист не мудист а закон — закон и есть.
— Какой закон, дед?
— Да уж такой. Глава першая стиш четьвёртый.
— Ты, выходит, и читать умеешь?
— А оно нам нинакой.
— А откуда знаешь тогда?
— Сказано ж: писано и точка. Хто ж писаного не знат!
Я — не знал. Но бравировать этим не рискнул: кто их, богословов, разберёт? Выметайтеся, скажет, отседова и чтоб духу вашего… Одно слово: церковник!
Вот никогда я их не любил. Они же как комары: мало что кровь сосут, так нет — норовят слюны своей ядовитой в рану напустить, чтоб чесалось, пока кожу не сдерёшь…
Ну ничего, за приют ночку-то и потерпеть можно. И я терпел, слушая перетекавшие одна в другую истории ихнего с Бабкой жития да вспоминая Светулю, которая баяла бы ничуть не хуже. А вокруг светало и светало, пока совсем не рассвело.
Приведшая нас сюда улица оказалась совсем коротенькой — шагов в полтораста. Сразу за ней начинался лес, по которому теперь гулял ветрина, гнущий здоровенные деревья прямо-таки волнами, что ваш камыш — туда, сюда, туда, сюда. А возле нас было тише тихого.
— Непонятно, — я позабыл, что ничего этого дед не видит.
— Да чаво непонятнова-т? Вас упустил — вот и бушуеть…
Близость рассверипевшей стихии удручала.
— Да ты не пужайсь. Пошумить да уймёцца. Нету у яво власти над Шиварихой. Свой тут устав.
И впрямь: над деревней облачка висели вызывающе неподвижно. И я хотел уже полюбопытствовать насчёт здешнего устава, но тут дверь часовни скрипнула, и было нам явление заспанной Лёльки.
— С добрым утром, — проскрипела и она. — А вы что, так и не ложились?
— Успимся ышшо доча, — философски отповедал старикан. — Ты давай бежи, позади вон хата бабкина а прямо за ей удобствие. Бежи давай.
Лёлька хмыкнула простодушно и побежала, не уточнив даже, где именно это самое позади.
— Пущай себе обсваиваицца, — подкрепил дед вдогон моему удивлению. — Стара хозяйка кончилася, нова явилася, свято место не терпить пустоты!
— Ну, насчёт хозяйки-то ты малость того…
