«Убиту быть убиту быть убиту…» — свиристело в мозгу. И следом: мёртвые сраму не имут…
Да знаете вы что? Мёртвые вообще ни хрена не имут! С них не только спрос невелик — от них и толку никакого. Так что нечего меня на слабо разводить: щас морду малость высуну, осмотрюсь и ша, и то уже коммунистом считать можно. И осторожненько потянулся в темень. И мимо морды моей героической не то птица порхнула, не то вообще нетопырь.
Вот, друзья мои, как осуществляются разрывы сердца — не неприятностями на службе и не обвалами в личной жизни — настоящие разрывы сердца осуществляются такими вот летунами из ниоткуда! Не хотите верить — проверяйте.
Захлебнувшись сыростью, я отпрянул, дверку ногой бряк, и шементом на солнышко. И в палисаднике задерживаться не стал — за ограду и ходу, ходу. И оглянулся всего раз, оттопав уже на приличное, и не зря: никакой «конской» двери в стене не наблюдалось — там тоже красовались два малюсеньких оконца. А из крыши торчала труба несуществующей печи…
Считайте меня законченным трусом, но я похвалил себя за несование дальше, чем довелось. А ну-ка! Знаем мы, что такое Лес! Хаживали. И живали… Риск штука, конечно, благородная, но и осторожность, между прочим, не порок. И не ной, Андрюх: живым да зрячим ушёл — уже победа. Тут не печалиться, тут ликовать надо. И, сколько смог, я возликовал.
И вспомнил: уныние!.. уныние же — седьмой и мой любимый после гордыни грех.
Нашёл себе тоже занятие…
10. Клуб комолых и отходчивых
— Чего хотел? — удивился он, приподнявшись с лавки.
«Водки под оливки, — чуть не ляпнул я. — И к Зайке под одеяло». Однако сдержался, сделал подобающее намерениям лицо и поплакался:
— Мирицца.
Это была чистая правда.
Во-первых, я не сомневался в том, что былой вражды он давно не питает, просто как выйти из тупика не знает, вот и косит под обиженного, и отшельничает напоказ. Во-вторых, хотелось уже внести ясность и обозначить свою позицию: дескать, не слепой, хватит прятаться, все мы взрослые люди и понимаем, к чему идёт, и слава богу, что идёт, торопиться особо не рекомендую, но и палок в колеса не ждите, всегда рядом и, если чего, свистните только — слуга покорный.
— Ну, заходи, гостем будешь, — перебил Тимка мой поток сознания и подвинулся: садись, коли так.
Я благодарно кивнул и сел.
— Курить позволишь?
— Твои лёгкие…
— Не возражаешь, то есть.
— То есть, не возражаю.
Просто какой-то приём великосветский, а не семейный портрет в интерьере…
А чего ты хотел? Переговоры у вас. Потому и протокол. А переговаривать — известно — годами можно.
