Уснувшему Менделееву примерещилась таблица, Маккартни — Yesterday, Мэри Шелли — Франкенштейн, Стивенсону — Джекил с Хайдом, а морфинистке же Анне Карениной — то и дело (цитируем Льва Николаича: чуть не каждую ночь) групповуха с обоими сразу Алёшами — мужем и Вронским…
Вот тебе и с четверга на пятницу…
Вот тебе и в руку, в летнюю ночь и в душу мать!
Библиотека отрыгнулась мне тысячекратно — мне снился звездолёт аннунаков. Нас, то есть. И было нас на том звездолёте никаких не тринадцать, а шестеро: Тимка с Томкой, Лёнька с Лёлькой да мы с Антохой. Причём, глядя на двойника, я сильно подозревал, что это не я на него смотрю, а наоборот — уж больно он был я…
Летели мы видимо на Землю и видимо всё с той же поперек горла уже стоящей миссией: обжить и населить. Зачем на борту молодёжь, сомнений не вызывало: девчата вышивали по рубке в фатах поверх скафандров. Отчаянно довольные и в явном предвкушении. Для чего в экипаж назначили меня с клоном, оставалось загадкой.
Похоже, от её неразрешимости и начался припадок.
Я вдруг взялся скакать по рубке, пытаясь сорвать с девчачьих голов невестины наряды. Меня трясло и вело вразнос от внезапного осознания, что ничего этого теперь не нужно. Что никакие Лёлька с Томкой не Евы — всё равно ведь не от них пойдёт род людской. Что коли уж мы пришельцы, так пришельцами быть и надо, и весь этот фарс с игрой в парочки кощунствен. В каковой связи я решительно настаивал на дальнейшей, а ещё лучше пожизненной непорочности девочек, а заодно и мальчиков. Я орал, что богам следует вести себя поплатоничней, что хватит уже животных вольностей. Что ладно вы двое, большие, а маленьких-то зачем за собой тянуть? Что глаза б мои не глядели. Что если так, давайте меня вообще катапультируем, потому что нет больше никаких сил участвовать в этом скотоложстве, в смысле присутствовать при нём, попуская и поощряя дальнейшим своим молчанием…
Девочки хныкали и цепляли тюль обратно на головы. Напуганный Лёнька ревел вместе с ними. Тимур продолжал вести корабль, делая вид, что его лично эта безобразная истерика не касается. Антоха шумно потягивал чай с лимоном и глядел на меня бесконечно скорбно и сострадательно.
И если четверо юных были несомненные боги, то из нас двоих богом был он один…
Когда они разбудили меня, уже вечерело.
Главное, открываю глаза: сидят передо мной, как эти, на корточках и хихикают:
— Вы чо? — не понял я.
— Да мы тебе тут это…
И суют, понимаешь ли, в нос каждый по яйцу. Крашеному!
