В день трагедии здесь кипела, стонала, сопротивлялась раненая жизнь, которая слагалась из лихорадочной работы спасателей, безрассудства и истерики родственников, озабоченных лиц генералов, скрежета кранов МЧС, недовольства зевак, брождения телерепортеров, скрипа тормозов "скорой помощи", вкуса солдатской кормежки для пострадавших. Потом настало медленное тягостное время похорон, аккуратной работы взрывников из ФСБ, утомительных переездов с пепелища, измотанности разгребающих завалы солдатиков.
Сегодня, 25 мая, десяток солдат таскают под палящим солнцем оставшийся хлам. Будто ничего не произошло. От взрыва остались куски железобетона и молчаливые взоры двух женщин. Гигантский вспучившийся нарыв из вседозволенности террористов, опьяняющей ярости оставшихся в живых, шока и бессилия властей за десять дней был насильно выжжен, забит, придавлен рутиной повседневности — как и взрыв на Центральном рынке два месяца назад.
Граница между жизнью и прахом смерти истоптана во Владикавказе вдоль и поперек, и от Последнего звонка до последнего вздоха жертвы теракта в больнице — минута ходьбы.
Террористы не найдены и вряд ли всерьез ищутся. Пострадавших эвакуировали и забыли. Даже в "Спутнике" мало кто знает, что взрывных устройств было не три, не четыре, а восемь — пять не взорвалось. Патруль у въезда в военный городок лениво проверяет документы и пропускает каждого заезжего. Руководство республики боится говорить об ингушском следе взрывов, дабы не повредить "дружбе народов". И только этот болезненный нарыв, загнанный в глубь народного сознания, неясно мается в мозгу, ворочается в тревожных снах, отдается страхом в обрывках разговоров, бурчит настойчивыми слухами: "Не сегодня-завтра снова рванут! Говорят, на этот раз — три школы и рынок".
Границу размеренности и спокойствия одна за другой прорывают беспощадные новости, и на белой сорочке осетинского выпускника проступают кровавые пятна национальной беды. В ночь на 22-е в Беслане убили двух милиционеров, подполковника и сержанта — следы убийц вывели к ингушской границе, к тамошнему селу Далаково. За неделю до этого в Учхозе бандиты похитили деда 1929 г.р., увели за границу, потребовали выкуп. В другой раз ингуш пригласил друга-осетина на свадьбу, а когда тот приехал — захватил в заложники, за освобождение запросил 50 тысяч долларов. Парень-осетин учил девушку вождению на автомобиле, случайно заехали на границу — их остановили, на той же машине увезли в Ингушетию.
