Я стоял в уголочке и не решался тронуться с места. У изголовья покойницы сидела сестра Анны Дмитриевны, очень похожая на нее. Сидела и гладила ей руку. Затем встала и вышла в коридор. Я вышел вслед за нею. Екатерина Дмитриевна размяла папиросу и взяла в руки спички.
Я поднес ей огонек и сказал:
— Вы очень похожи на сестру.
— Мне Анна много писала о вас, — ответила Екатерина Дмитриевна. — Вы знаете, я здесь как чужая. Зачем она на меня этот дом записала? Теперь придется здесь жить…
— Ну и хорошо, — сказал я.
— А вы после всего, что произошло, наверное, съедете от нас?
Я растерялся, но тут же, спохватившись, чтобы не обидеть женщину, сказал:
— Почему же? Мне здесь нравится.
— Очень вас прошу, не уезжайте, — жалобно попросила Екатерина Дмитриевна.
И я пообещал не уезжать.
Позже отправился к себе. И вскоре ко мне поднялся Федор. Я ему пересказал свой разговор с Екатериной Дмитриевной.
— А мне что. Живите себе на здоровье, — ответил он. — Слыхали, чего болтают. Не своей смертью умерла. А экспертиза на что? Вскрытие показало — обширный инфаркт. Это все огород! Она и нас в это дело втягивала. А мне клубника с ежевикой и даром не нужны. Я отдыхать после работы хочу. Земледелие это и у себя поперек горла стоит. Хватит! Она сама полные ведра с песком таскала. Шутка ли — по тридцать килограмм в ведре! Вот и надорвалась…
Я молчал.
— Простите, Федор Лукич, ко мне никто не заходил, как вы считаете?
— А что? Пропажа? — спросил Федор и тут же добавил: — Я заходил за стульями.
— А плиту вы не трогали?
— Нет. А что?
Я поведал Федору о своих предположениях. Он покачал головой и сказал:
— Кому нужна эта плита.
К нам поднялась Раиса. Глаза какие-то настороженные.
— Сидите, сидите, — остановила она меня. — Я за ключами. Федь, ключи дай, я съезжу в магазин. Такое горе у нас. Такое горе, — сказала она, уходя. И мне почудилось что-то неестественное в ее причитаниях.
Мне кажется, я дошел до предела. Готов кататься по полу, чтобы утихомирить мою ненавистную душу, мое бездарное глухое сердце. Мне не хватает воздуха. А броситься в пропасть не могу. Что-то сдерживает. Потаенная вера в свой талант, в свою божественность. Только как с ними быть? Я чужой своему дару. Я давно решил: родился в рубашке и нагло, грубо топчу ее.
Отец говорил, когда сильно бывал пьян: "Не делай этого. Умей ждать. К тебе придет!" А что придет, он никогда не успевал сказать. Подскакивала разъяренная мама: "Не смей ребенку дурью забивать голову! Оставь дитя в покое!"
