- Рад слышать. Мы тут все в Иерусалиме эклектики. Каждый может найти что-нибудь себе по вкусу.
- А мне этот город нравится.
- Ну и слава Богу.
- Так что вас интересует - это дело в Хайфе?
- Нет. Мне необходимо кое-что передать на словах Каддафи. Как бы официально, но в то же время и неофициально. Главное - чтобы он поверил.
Уолтерс взглянул на Бен Това. Толстые стекла очков не позволяли распознать выражение его глаз.
- Что мне в вас нравится, - сказал он невозмутимо, - это манера придумывать невыполнимые поручения.
- Знаю, знаю. Сам этого терпеть не могу.
- Объясните хоть поподробнее. Если, конечно, можете.
- Кое-что объясню, но не все. Мы сейчас разговариваем как профессионалы и одновременно как друзья. То есть, это беседа дружеская, но и профессиональная тоже. То, что я сейчас скажу, вообще-то говорить нельзя. И если вы мне поможете, то сделаете то, чего делать нельзя. Могу только добавить, что все это - в интересах Израиля.
- А как насчет интересов Соединенных Штатов?
- Они совпадают.
- Я бы хотел сам об этом судить.
- Разумеется.
Бен Тов оглянулся, отметил про себя двух нянек с колясками, гуляющих вместе и оживленно болтающих, пожилого господина в ермолке, погруженного в чтение сегодняшнего номера "Ха'аретц", несколько шумных ребятишек. Он достал пачку дешевых сигарет, предложил одну собеседнику и закурил сам: он уже снова курил.
- Насчет Тукры, - сказал он. - Предполагается, что Соединенные Штаты могли бы каким-то образом предупредить Каддафи. Наши это идею пока обсуждают, но, я думаю, от нее откажутся. А сама идея вызвана тем, что Каддафи будто бы снабжает ядерным вооружением одну террористическую группу. Правда, это лишь догадка.
- Что за группа?
- Не скажу пока. И так уж слишком многие в курсе дела.
- Так что передать Каддафи?
- Видеть не могу эту вашу чертову скульптуру, - взорвался вдруг Бен Тов. - Пошли лучше пройдемся. По дороге обо всем поговорим. А после я зайду в синагогу и помолюсь, особенно если получу отказ.
Но позже, расставшись с Уолтерсом, он в синагогу не пошел, а вместо этого направился по улице Абарбанел к белому домику, притулившемуся под высокими кедрами. Войдя, он уселся возле телефона, набрал парижский номер и коротко с кем-то поговорил. Потом минут десять сидел неподвижно, глубоко задумавшись. Когда раздался звонок, он поднял трубку и побеседовал с Альфредом Баумом на своем вполне приличном французском. Снова положив трубку, поворчал о чем-то, что в равной степени могло означать удовлетворение и великую усталость.
