- Любопытен чересчур...
- Бывает, и ты задаешь вопросы.
Наступило короткое молчание, приемник за стеной уловил невнятные звуки - будто что-то двигали по столу. Молодой человек по имени Эссат осознал вдруг, что сердце у него колотится почти до боли и в ушах стоит глухой звон.
- Больше ничего не могу сказать, шеф, это только подозрение, интуиция...
- Считаешь, он мог проговориться?
- Как бы не хуже. Меня бы это не удивило...
Снова пауза. Эссат заметил, что приемник уже не прижат к плотно к его уху - руки слишком дрожат.
- Поручение, которое вы ему дали...
- Я знаю, что делаю...
- Ну, конечно...
- И твое задание во Франции - оно не совсем такое, как я тут говорил. Ты должен установить там контакт с одним человеком. С майором Савари из главного управления внешней безопасности. А через него еще с одним - его зовут Таверне. Имена не записывай!
- Да, шеф.
- Одно скажу: твое задание - часть плана, который в нашей борьбе является решающим. Эта акция - единственная, которая сможет изменить карту Палестины. Никому ничего не говори.
- Хорошо.
- Все эти предосторожности приходится предпринимать из-за того, что французская контрразведка заодно с сионистами. Не следует им знать о нашем присутствии в Париже. Так что действуй, будто находишься на вражеской территории, хоть у нас там и есть добрые друзья.
Тот, кто подслушивал, выключил приемник, спрятал его в карман, спустил воду в туалете и вышел. Он уже почти поднялся на второй этаж, когда дверь, ведущая в комнату профессора, открылась.
Девушка родилась в Армении - там, где веками смешивались кровь турецкая, греческая и прочие, благодаря чему появлялись на свет люди редкостной красоты, а также не утихала непримиримая национальная вражда тем сильнее, чем менее этнически чисты были ее участники.
В восемнадцать лет она приехала в Бейрут во всеоружии своей красоты, незаурядных способностей и почти первобытного национализма, который составляет и надежду, и проклятие угнетенных народов. Поступила в Американский университет, завела знакомства со студентами из Палестины, Сирии и Ирана. Сжигающий их национальный революционный гнев заставил ее отвлечься от судьбы собственного народа, занятого устаревшим конфликтом с турками и русскими, и распространить свое сочувствие на многих других, кого постигла та же участь. Изучение археологии и древней истории как бы подвело фундамент под ее политические взгляды, создало некий интеллектуальный каркас, внутри которого ее страсть расцветала, обретала форму, находила себе оправдание и направление. Ее учителем и героем стал профессор Явед Ханиф, который вел в университете курс археологии. Они сделал ее одной из тех, кого сама она называла революционерами, турки - бунтовщиками-националистами, русские - буржуазными националистами, а израильтяне - арабскими террористами, при том, что к арабам она вовсе не принадлежала - имя Расмия Бурнави было лишь nom de guerte*.
