— А смысл какой тут? — спросил Алеша. — Чего на коне или пешим не биться?
— Ну, может, так удобнее? — неуверенно спросил Михайло.
— Это вряд ли, — решительно сказал Илья. — Кочки, камни, коряги, земля, опять же, неровная. Чуть замешкался — и все, уже не в телеге едешь, а пузом по земле.
— Зато стрел можно много взять, — молвил молчавший до поры Добрыня. — А в колесницу можно втроем усесться. Один правит, другой стреляет, третий рубит тех, кто поближе окажется. Вражьих коней распугивать можно, а если на ось серпы нацепить, а на дышло копья...
— А если против пешцев?
— А если против пешцев — разогнался, а перед строем повернул и вдоль него поехал. Серпами кого-нибудь порежешь, сверху постреляешь.
— А не проще ли на добром коне въехать и булавой по башкам? — спросил Алеша.
— Нам, может, и проще, — здраво рассудил Илья. — А то ромеи. Народ хлипкий, кони у них сухие и мелкие, как мыши. Тут не повъезжаешь.
— А может, попробуем? — робко предложил Михайло.
Богатыри и конь молча уставились на Казарина.
— Да я ничего, — смутился тот. — Думал, может, телегу пополам распилить...
— А чего, — начал размышлять вслух Добрыня. — У князя на дворе телег не один десяток — на них за оброком ездят. Одну возьмем — никто и не хватится, коней — моего и твоего, Илюшенька.
— Не-а, — помотал головой Бурко, — я в упряжь не пойду. Должен же кто-то вам объяснять, как это все делать надобно.
— Ну, тогда Алешиного.
— Я...
— А Алеша будет за возничего.
— А почему я? Я у батюшки только на телеге ездил, и это давно было! Вон, Илюха у нас крестьянский сын — пусть он и будет возничим.
— Во-первых, — веско сказал Илья, — я у отца тридцать три года на печи сидел, а потом сразу в Киев ускакал. И ничего о крестьянском деле не знаю. А во-вторых, ну сам подумай, что за вид у нас будет, если я буду возничим, а ты за князя стоять? За Ахиллу и Аякса мы с Добрыней будем, мы люди крупные, а ты у нас будешь вроде как Иолай.
— Иолай был у Геракла, — поправил Бурко.
— Один хрен.
— Тогда поехали.
На дворе у Владимира Илья выбрал самую крупную телегу и в два удара разрубил ее напополам, точнехонько посередине. Княжьи гридни попробовали было спорить, но Муромец, рассеянно помахивая мечом, срубил у одного чуб, и они как-то сразу притихли. Тем временем Бурко объяснял коням Добрыни и Алеши, что от них требуется. Добрынин вороной лишь укоризненно посмотрел на хозяина, а вот Алешин оскорбленно заржал. Бурко широко улыбнулся ему и прожевал кусок ненужной половины телеги. Ржание перешло в какой-то сип, и Алешин Серко покорно подошел к телеге. С грехом пополам богатыри приладили упряжь, рассчитанную для одной крестьянской лошадки, на двух богатырских зверей. Алеша, поеживаясь, сел на передок и с опаской взял в руки вожжи. Внезапно на Илью нахлынули недобрые предчувствия, и он неуверенно оглянулся на Добрыню. Но Змиеборец уже был поглощен волшебными видениями: вот он, стоя на огромной белой колеснице, торжественно въезжает в Киев после очередного похода, а Попович держит над ним венок; впереди идет Илья и выкликает его подвиги, и киевляне кидают под колеса цветы. Ромеи называют это «триумф». Добрыня торжественно вступил на телегу, которая слегка покачнулась. Илья с трудом нашел место за его спиной.
