Гусь выбился из птичьих сил,
и с горя гусь заголосил...
Он начал падать вниз комком,
а гуси в небе шли гуськом.
Гусь вновь бы крылья распростёр,
да у него один мотор,
он отказал, он вдруг заглох,
и вместо юга – ягель-мох
и лёд ручья острей ножа...
Не вышел гусь из виража.
Над ним собратья дали круг.
Но с ним остался верный друг,
или отец, а может, сын,
или одна из тех гусынь,
что заменяет юг любой
одной собой, одной собой.
Много раз я слышала – и в студенческих, и в туристских компаниях по-своему озорные, непритязательные песенные строки:
Когда качаются фонарики ночные
и тёмной улицей опасно вам ходить,
я из пивной иду,
я никого не жду,
я никого уже не в силах полюбить.
А дальше – уж вообще чуть ли не народное:
Сижу на нарах, как король на именинах...
Тут надо сразу пояснить, что на нарах Горбовский, слава богу, не сиживал, разве что после скитаний по детдомам недолго похлебал каши в исправительной колонии для подростков, откуда благополучно бежал, нашёл своего отца, с его помощью обзавёлся нужными документами и окончил, как все, семилетку. А до того и под фрицем в деревне у родных побывал, и, потеряв в эти годы мать, Галину Ивановну Суханову, был предоставлен всем ветрам жизни. И даже в армии умудрился двести с чем-то дней провести в качестве наказуемого. Тот ещё характер сложился у Глеба благодаря жизненным мытарствам в отрочестве. И неслучайно даже названия некоторых его книг красноречиво говорят о тех годах: «Сижу на нарах», «Флейта в бурьяне», «Окаянная головушка», «Распутица».
Тема бытовой, а главное – душевной неустроенности была и причиной того, что Горбовский сразу вошёл в круг неофициальных поэтов, то есть не желавших плыть в определённом узком русле, диктовавшемся партийной властью, которая очень зорко следила в ту пору, кто чем дышит и кто что пишет. И не моргнув глазом посылала на те самые нары непослушных чад из среды интеллигенции. В Ленинграде, городе революции, это было привычным делом. «Двойная мораль в творчестве, – пишет Горбовский, – была как бы запрограммирована общественной моралью... Всё ещё было актуальным понятие неосторожное слово, которое не только не печатали – за которое давали срок...» И вот в такое время, вместо того чтобы бороться за мораль в любимом городе, Глеб Горбовский отличается «шедеврами», моментально разлетавшимися по улицам, проспектам и квартирам:
Ты любитель беленькой «Московской»,
Я её поклонник с давних лет.
Вам клянётся сам солдат Горбовский:
