Прежде всего ей вообще не следовало бы посылать туда Юдзи – тогда он был бы вполне защищен от снобизма элитных школ. Она сама научила его врать и стыдиться своего происхождения.
– О каких неприятностях вы говорите? – спросила я. – Они узнали, что вы работаете в баре?
Мама-сан покачала головой.
– Они узнали, что я – буракумин.
– Буракумин?
Мама-сан смутилась. Однажды я была на выставке, посвященной буракуминам. Представители низшей касты, они считались запятнанными прикосновением к смерти, так как работой буракуминов в старину был забой скота и погребение мертвых. Но ведь так было много поколений назад! Теперь преследовать буракуминов запрещал закон, и при мне никто и никогда не упоминал об их существовании.
– Я родилась в гетто для буракуминов рядом с Осакой – в трущобах, где хозяйничали бандиты и продажные полицейские. Сплошная бедность и преступления. С тех пор как я была ребенком, там стало потише, но даже тебе вряд ли удастся уговорить таксиста поехать туда. Там не было никаких возможностей получить образование и хорошую работу.
Я кивнула. Слова Мамы-сан вызывали во мне сочувствие. Мы никогда не были друзьями, но что с того? Ее откровенность рушила преграды между нами.
– Я не знала, что в Японии были гетто.
– Еще бы, ты же иностранка. Даже образованные японцы мало знают о подобных местах. Кому нравится признаваться, что в их чистенькой и опрятной стране есть трущобы? Я ушла оттуда, когда мне исполнилось пятнадцать.
– Пятнадцать?
– Я получила работу посудомойки в ресторане. Я очень быстро стала взрослой.
– А потом вы туда возвращались?
– Через много-много лет. Я посылала отцу и матери деньги. У меня не было иллюзий, что я смогу обеспечить им более высокий уровень жизни, ну, разве что они будут покупать выпивку подороже. Мать умерла десять лет назад, отец – спустя четыре года. Именно из-за него у Юдзи начались проблемы в школе. У отца были больные печень и почки, и незадолго до его смерти я устроила его в частную больницу. Когда я навещала отца, один из врачей узнал меня – сын его учился в одном классе с Юдзи. Он был довольно мил, пока не увидел отца, ревущего от боли и писающего на больничные простыни. Он сказал мне, что они переводят отца в другую палату, потому что на него жалуются соседи.
На следующий день случилось сразу две вещи: отец умер, а Юдзи выгнали из школы за драку. Он был весь в крови, один глаз заплыл. Юдзи сразу же ушел в свою комнату, не сказав ни слова. Мне не надо было спрашивать, чтобы понять, что произошло. Я попросила друзей этой же ночью заглянуть к доктору, чтобы он научился блюсти врачебную тайну. Но было слишком поздно. Юдзи никогда больше не посещал эту школу. Да и что он мог сделать, если даже учителя обращались с ним, как с грязью?
