– Ватанабе, хорошо тут с тобой, после всех этих глазеющих и лапающих клиентов. Ты такой стеснительный, прячешься все время под бейсболку.
Я нарезал уже столько лука, что он не поместился бы на тарелку. И как ей удается все время заставлять меня краснеть? Кате нравилось третировать социально неадекватных отщепенцев, это повышало ее рейтинг в пищевой цепочке, заставляя отвлечься от бессодержательного внутреннего монолога. Я скользнул в четвертое измерение. Сладенький Катин голос пугал гораздо меньше, если видеть движения, что происходили в ее кишках. Катя словно взорвалась и разлетелась на миллион осколков стекла, и каждый из них отражал ту или иную частичку ее физического и духовного мира. Невнятные мысли текли медленно, словно у кролика, заболевшего миксоматозом. (Спорю, он еще ни разу в жизни не занимался сексом… Спорю, он был бы не прочь заняться со мной…)
– М-м-м… лапша удон. – Катя склонилась над миской и зачавкала так, словно бульон доставлял ей сексуальное наслаждение. Придется потом стирать с посуды следы ее помады цвета фуксии. – Вкусненько! Браво, Ватанабе!
От удовольствия на моих щеках вспыхнул фейерверк. Дело в том, что у Кати анорексия, и, судя по желчи на стенках ее сокращенного желудка, последние четырнадцать часов она ничего не ела.
– А знаешь что, Ватанабе, – капризно прошепелявила Катя, – ты ведь еще ни разу не смотрел мне прямо в глаза.
Она скрестила руки и надула губки.
– Ну и какого они цвета? Давай скажи, и я обещаю соскрести с тарелок все это дерьмо.
Катя жестом показала на грязную посуду вокруг, потом закрыла глаза.
Что ж, реальная возможность засунуть ее в другой конец кухни. Так какого же цвета ее глаза? Я мог бы рассказать вам о структуре их стекловидного тела (похожей на гель для волос), о плетении сетчатки (словно медовые соты) и о величине угла отражения света в роговице (43,20). Я мог бы поведать, как в ее глазах, словно на широком экране, пляшут мысли, которыми занят ее ум. А вот цвет… радужка ее глаз словно замороженная неорганическая субстанция бледного, поди, догадайся, какого оттенка…
– Голубые.
– Вот и не угадал! Они карие!
Карие? Не может быть!
– Я знала, ты не позволишь мне запачкать ручки! – промурлыкала Катя и ускользнула в бар, победно виляя бедрами.
Неужели карие? Мои радары обследовали кухню. Все как обычно. Моющее средство пенилось в посудомоечной машине, электрические спирали в духовке холодны. Каждый угол на пути к холодильнику, внешний и внутренний, на своем месте: каждая щель, каждый баклажан и луковица. Плесень поедает морковные очистки на второй полке. От четвертого измерения ничего не скроешь. И как это Кате удалось сохранить в тайне цвет своих глаз?
