Тогда мы были еще само нетерпение. Блок остался самим собой; чем старше он становился, тем упорнее пытался защитить то, что должен был давно уж предать. Прекрасная дама превратилась в тоже прекрасную, но продажную Незнакомку, потом обе слились в страстном, болезненном образе Руси, России как Жены. Вот только вопрос: любил ли он Россию? Любил ли он настоящую Россию и по-настоящему? С большим удручением приходится думать о том апофеозе революционной, большевистской России, который он создал в «Двенадцати», последней своей поэме, весь мир очаровавшей в 1918 году. Тогда Блок даже не ощутил ни малейшего святотатства в том, что у него за Христом маршируют двенадцать одержимых головорезов, а с ними приблудный пес. Позднее он и сам себе ужаснулся.
В 1906 году Блок еще не знал, куда приведет его путь.
Но если б и знал, он бы с него не свернул, хотя бы уж из- за этого русского наплевательского «ничево!». А отчасти из-за страсти к самопожертвованию, тоже насквозь русской. Был ли Блок вообще русским? Он говорил «да!». Но на самом деле? Не был ли он младшим братом лермонтовского Демона?
Он завораживал. Он настолько верил в себя, что приходилось ему верить. Этот новый Антиной был настолько влюблен в себя тайно, что приходилось любить его явно.
Мы все любили его. Тысячи, сотни тысяч людей. Не только женщины. Вся русская молодежь жила его стихами. Первые появились в 1904 году, а в 1908-м он был уже идолом новой России.
Вместо намеченных четырех я пробыл в тот раз восемь недель в Петербурге и, разумеется, много раз за это время посетил семейство Блоков. Тот большой разговор, который сразу возник между нами, сближал нас все больше и больше.
Поэзией, которую я тогда ценил превыше всего, была «Vita Nuova» Данте, описывающая его встречу с Беатриче.
Я сказал Блоку, что нахожу в его «Стихах о Прекрасной Даме» такое же описание его бессмертной любви, с той только разницей, что он все описывает стихами, а Данте многое прозой, в которую вплетает свои сонеты. На это Блок, задумавшись, ответил, что и для него такая форма, как у Данте, была бы, возможно, более подходящей. И вдруг стал пылко благодарить меня за подсказку, назвал меня лучшим знатоком Несказанного, таящегося в нем самом. Позже я узнал о том, что он долгое время носился с планом переработки цикла о Прекрасной Даме в некую «Vita Nuova». Что бы это была за книга! Идея относится к целому ряду параллельных мыслей и переживаний в нашей с Блоком жизни.
