– Злой ты… – покачал головой Гранкин.
– Я справедливый! – ответил на это Бесчетнов.
– Но злой… – добавил Гранкин.
– От такой жизни я скоро кусаться начну… – усмехнулся Бесчетнов. – И тебя, Аркадьич, я покусаю первым…
Оба засмеялись – тихо, грустно – и стали молча пить чай.
На следующий день к Бесчетнову вдруг пришел иван Коржавин, офицер из пресслужбы тюремного ведомства. Круглое лицо Коржавина с усами подковой было красным. Бесчетнов еще от порога понял, зачем пришел иван, и не ошибся.
– Предлагаю пивка для рывка… – сказал Коржавин, конспиративно понизив голос, хотя в кабинете никого, кроме них двоих, не было.
– Да не, я теперь не пью…
– Чего так? – удивился Коржавин.
Бесчетнов подумал, потом решился и сказал:
– Да вот, дети у нас с Наташкой будут. Беременная она. Расстраиваться ей нельзя, а я если приду выпивши, вижу – грустнеет она. Не говорит, но я-то не слепой. Так что все. Здоровый образ жизни. И курить бросаю…
Он достал пачку сигарет, покрутил ее и опять сунул в карман, так и не закурив.
– Ого! – сказал Коржавин. – Силен. А я вот не могу курить бросить. Я, правда, и покуриваю так, по мелочи… А то, может, сходим, по кружечке?..
– Нет… – твердо сказал Бесчетнов. – Мне и так в голову всякие мысли лезут.
– Что за мысли? – спросил поскучневший – в пивную хотелось – Коржавин.
– Да вот думаю, какие от меня дети будут? Получится такая же зверушка, как этот Кулик. И куда мне потом от людей прятаться?
Коржавин помотал головой.
– А с чего ты решил, что зверушка будет такая?
– Зла много принимаем… – сказал Бесчетнов. – Таскаем в себе. Во мне ненависти столько не было никогда, даже на войне. Сейчас иногда специально вечером по таким закоулкам хожу, куда раньше и не сунулся бы. А сейчас думаю – ну подойди кто-нибудь, хоть башку на память разобью.
– И что?
– Не подходят. Чувствуют. Так что ненависть материальна. И если она передается вокруг, так может и ребенку передаться…
– Да брось… – недоверчиво сказал Коржавин. – Воспитаешь…
– Воспитаешь… – усмехнулся Бесчетнов. – А как воспитывать? Вот тебя – воспитывали?
Коржавин задумался и сказал:
– Да вроде нет. Так как-то все. Я в деревне рос, там в те времена на баловство времени не оставалось.
– А теперь остается… – сказал Бесчетнов. – А я в городе рос. Мама с утра до ночи на работе. И меня не больно-то воспитывали. Чтобы она мне речи толкала – не помню такого. Дорога была, тропинка. Тебя на нее ставят – ты идешь. Школа-институт-работа. Пионерия-комсомол.
