Вот здесь, пониже, видно место, где развернулась трехтонка. Другой след вел дальше — эта проскочила. На риск. На «была не была».
…Дорога делала плавный завиток по склону сопки. Справа, поверху, — некрутой, а далее — все круче, и уже почти отвесный обрыв, не сглаженный снегом, не удержавшимся на скалах. Низкорослые сосны почти стелились по ним.
Слева картина открывалась иная. Более пологий склон возвышался, видный далеко сквозь поредевшую пелену снега, падавшего теперь медленно, как бы лениво. На склоне флагообразные сосны стояли с равными промежутками, словно бы в шахматном порядке. Снег между ними задержался огромными, еще не слежавшимися, чуть сверху тронутыми наледью массивами.
Лешка увидел махину. Да, это была она. Не иссиня-белая, как воображалось, а чуть с желтизной, проступающей снизу, сквозь верхний слой. И это указывало на то, что махина образовалась не сразу. Она не висела над дорогой, не угрожала ей сверху. А грозила сбоку. Не ударить, а смести грозила она.
Снег все шел, и ветер завивал его все яростнее. Лешкин полушубок словно весь наполнился ветром и отстал от тела, как кожура от апельсина. Ему показалось, что холод беспрепятственно гуляет у него по спине.
С головы сорвало шапку. Развязанные уши ее потопали по склону, будто две лапы. Лешка изловчился и ногой прихватил разгулявшуюся ушанку. Когда он, вытряхнув снег, натянул ее на голову, она оказалась тяжелой и мокрой.
Лешка стоял и смотрел на махину. Да, это слово хорошо схватывало самую суть белого, грозного. Назвать лавиной — преждевременно, пока не движется… Но махиной это было, Лешка мог подтвердить: оно и есть махина!
У него было такое ощущение, что он стоит здесь уже давно, но по часам выходило, всего три минуты. И он понимал, что должен на что-то решиться. И хорошо бы — прежде, чем проснется Ксения и увидит ее, махину.
Решение уже созрело, и Лешка боялся, что Ксения попытается помешать…
Поэтому он не вернулся к машине. Только еще раз окинул взглядом.
«Газик» стоял вне досягаемости махины. При всех условиях вне досягаемости.
Что-то мелькнуло в окошке, и Лешка испугался: неужели Ксения проснулась и сейчас позовет его? Нет, верно, ему почудилось: нервы у него совсем разгулялись за эту злосчастную поездку.
Лешка скинул полушубок, бросил его на куст, с маху сбросил и рукавицы. Но тут же передумал и надел их снова: об кусты исцарапаешься. Теперь на нем были только стеганые ватные штаны и телогрейка. Он обмотал потуже шарф вокруг шеи и затянул на запястьях ремешки рукавиц.
